Однажды в сумерках, пропахших влажной растоптанной ботвой, Кеша с дружком своим Лешкой Дятловым решили облегчить деда от тяжкой работы – вытаскивать морковь. Они успели набрать по здоровому пуку коротели, когда дверь в доме распахнулась и сильнее грома лязгнул затвор берданы. Через корявую изгородь они не перелезли – перелетели, только треснуло, хрястнуло что-то да раскатисто жахнуло сзади. А вдогонку дед еще и по именам их окрестил, да матерков насовал полные пазухи.
Остужая в себе мелкую паскудную дрожь, они разглядывали потом в блеклых отсветах рыбоцеха ссадины и ушибы и решили, что им здорово повезло: не зацепило ни солью, ни, может быть, даже дробью – от такого куркуля всего ожидать можно. Не случайно ходит слух, что служил он у немцев полицаем. Одно скверно – что он их по именам…
Плоскодонная дюралевая «казанка» промчалась с дымком недалеко от Кочелабова. Качнула лодку волна. Развернувшись встречь ее, Кеша яростно гребанул наискось Амура к дальней загогулине мыса, за которой скрывался поселок.
Река упреждающе крутанула дощаник на изломе темнеющей глубины и понесла, но не так, как недавно, баюкая и укачивая, а с хваткой настырностью увлекая его вспять, так что не только пальцами рук, а икрами ног, напрягшейся шеей, каждой мышцей Кеша почувствовал нарастающую силу стремнины.
У самого мыса, когда Кочелабов с потягом заводил весла ослабевщими руками, а близкий берег пятился стороной едва-едва, выскользнула спасительная мысль: вытащить лодку на ближайший приплесок, подальше от уреза воды и бегом…
Он так и сделал. До последнего изгиба тропы, с которого открывался весь поселок, Кочелабов верил, что торопится не напрасно. Даже окинув взглядом пустой, захлестнутый песками берег, оставил жить надежду: «Может, притулилась где на дебаркадере, подальше от сторонних глаз?..»
От стальной обшивки плавучей пристани уже наносило жарким мазутным духом. У самых сходней, враскорячку устроившись между стянутых канатами бревен, чистил рыбу хозяин причала – дед Гуров. Он доглядел, как обрыскал весь дебаркадер запыхавшийся Кочелабов, и назидательно просипел:
– Что, ухажер, улетела птичка?.. Спать надо помене, милка моя!
– В натуре была? – замер Кеша.
– Была да сплыла.
С тех пор много воды пронес Амур мимо Степановки. Давно уже сгорел пропахший тузлуком клуб, где обнимался впервые Кеша, и проржавевший дебаркадер давно порезали на металлолом, а в мыслях нет-нет да возвращался Кеша к сумятице того утра: а что, если б… Как ни убеждала потом мать, что вовсе неприглядна девчонка: «И посмотреть то не на что, прости Господи.», как ни оправдывала баб за скороспелый наговор – в ту же осень сыграли в соседнем лесхозе Капину свадьбу, – не простил Кочелабов матери тех горьких сомнений в правоте своего сердца, которые остались в нем на всю жизнь, как ожог.