В одну из тех октябрьских, знобких уже ночей Кочелабов укрыл озябшую подружку курткой со своего плеча и хорохорился до рассвета в фланелевой рубахе: «Мы народ северный…» На следующий день «тростиночка Зоя» объяснялась с потерявшими ее подружками задубевшим баском, а Кочелабов, отоспавшись, почувствовал неприятное жжение пониже поясницы. Смена предстояла вечерняя, и на работу Кочелабов явился, широко расставляя ноги, словно боясь упасть.
– Что, штормит, Кочелабов? – буркнул, завидя его Лясота. И это была самая невинная из подначек, которые огреб Кеша, пока созревали на теле его два добротных фурункула.
Больше всего Кочелабов боялся в эти дни попасться на глаза своей тростиночке, а она истолковала такую опаску по-своему. Легко и беспечно сблизились они – легко разбежались. Осталась в душе Кеши от тех встреч этакая грустная приятность. Если б снова пришлось скоротать с Зоей ночь на берегу, пожалуй, рискнул бы снова отдать ей куртку Кочелабов. А в жены не взял бы – нет.
Еще с той поры, когда оправдывалась мать за вздорный свой наговор на девчонку, осели в памяти Кочелабова ее слова:
– Отец твой однолюб, и ты таким будешь, на слово поверь. Так что сам смекай – куда встрянешь, там и останешься.
Глухо сказала мать, словно вещунья. И так не по душе пришлись Кочелабову ее слова, что постарался он напрочь забыть о них. Но стоило лишь разбежаться с тростиночкой – и вспомнилось тотчас с радостной облегченностью: знать, не права оказалась мать. Вот и всерьез гульнул, а не присушила его зазноба.
У Власа в тот день с утра свербило в душе и голова тяжелела. Хоть шуточки и подкидывал, а нет-нет да кривились желтоватые от табака губы и что-то страдальческое угадывалось меж широких бровей: то ли не доспал, перепив накануне, то ли, наоборот, переспал, недопив. На обед не пошел, смолил у дороги сигареты, хищно поглядывая на встречных: не попадется ли понятливый человек. Да все пустое – до аванса оставалось два дня. Голодный и злой, вскарабкался он на обрыдлую, дышащую холодом решетку и там, на высоте, войдя в привычный ритм, вроде б забылся на время.
На перекуре Влас подсел к притулившемуся возле стены Кочелабову, по-свойски облапил его за плечи:
– Не нравишься ты мне, кореш. Тонус ниже среднего, и вообще…
– Пошел ты!.. – на всякий случай огрызнулся Кочелабов, стряхнув ладонь Власа с плеча.