От таких смен настроения Ратибор
окончательно запутался в её возрасте, о чём немедля и
спросил:
– Берегиня, скажи, а сколько тебе
лет?
– Лет? – она задумалась. – Знаешь, я
даже забыла такое слово. – Мне кажется, когда я общаюсь с тобой, во
мне просыпается что-то от меня прежней, живой. – Произнеся это, она
быстро закрыла себе рот ладошками, будто боясь, что слово, которое
не воробей, вылетит, но удержать произнесенное уже было не в её
силах.
– Что это значит? – мальчик
обеспокоился.
– Это значит, что тебе нельзя
попадаться на глаза другим навьим, – она огляделась, как будто тут
в кустах или за деревом мог быть кто-то ещё. – Как ты вообще тут
очутился? Я ни разу не слышала о живом в Нави.
– Я был на празднике, там, – он махнул
рукой в ту сторону, куда совсем недавно указывала Берегиня, говоря,
что ее подруги ушли пугать людей. – Потом за мной погнался черный
ворон.
– Ворон? – она вскочила и встала рядом
с Ратибо-ром, не дав ему договорить.
– Ну да. Ты знаешь, кто он?
– Боюсь, что да, – глаза русалки
бегали, а руки начали дрожать. – Мне с ним не совладать.
– Да кто он такой-то? – мальчик топнул
ногой.
– Нельзя произносить его имени, иначе
он явится. Странно, что он тебя не схватил.
– Бабайка? – с радостью догадался
Ратибор.
– О нет, – русалка попыталась закрыть
мальчику рот, но было уже поздно. – Зря ты его позвал.
Задул промозглый ветер, и уже с другой
стороны, нежели прежде, затрещали кусты, к ним приближалось что-то
большое и зловещее, сумерки стали еще гуще.
– Бежим скорее! – Берегиня схватила
Ратибора за руку и увлекла за собой. – Я постараюсь уберечь тебя от
него, но для этого мне нужно…
Ветер заглушил её последние слова, да
это было уже и не важно – они пробирались сквозь кусты в
противоположном от приближающегося Бабайки направлении.
***
В полумраке дворца царил жуткий холод.
Ветер свистел под потолком, и лишь через разбитые витражи
пронизывался лунный свет, благодаря которому можно было разобрать,
что происходит внутри.
– Поднимите ему веки! Выше, ещё выше!
– властный срывающийся голос не давал шанса ослушаться.
– Да не вижу я, не вижу, хватит, –
жалобно кричал тот, кому поднимали веки. – Худой, я не вижу
его.
Названный «Худым» махнул рукой,
дескать «от-пускайте», и, зло цокая костяными шпорами об пол,
на-чал расхаживать взад и вперед, заложив руки за спину. Его ладони
были в сетке затягивающихся шрамов, как будто их резали чем-то
острым. Глаза зло горели кусающимися желтыми огоньками. Потрепанный
временем черный плащ развевался за спиной и при каждом резком
повороте зависал в воздухе, будто норовя преобразиться в крылья.
Лысая голова была непокрыта, хотя многие из присутствующих привыкли
видеть на ней остроконечную корону с тонкими и длинными
зубьями.