— Все ты, Владыко, в свои речи слова
греческие вставляешь, - у Ксении вспыхнули глаза и налились гневом.
– Он силой меня взял. Вечером приходил во хмели, брал силой, утром
приходил и прощения просил. Кабы ни дите, что во моем чреве, я бы и
не стала приезжать к нему.
— Кабы сердце твое лишь гневом было
наполнено, не было бы тебя, дочь моя, в Москве. Осталась бы в
монастыре, и никто тебе ничего не сделал, ни дурного, ни доброго.
Покорись, Ксения, яко жена повинна покориться мужу своему.
Ксения задумалась. Да, она ехала к
нему. Разные обстоятельства, в том числе и челобитники повлияли на
то, что она, возомнила себе. Может быть, было и так, что кровь деда
Малюты Скуратова-Бельского затлела разум и отяготила сердце, из-за
чего она прибыла, чтобы опозорить, сказать свое слово.
— Владыка, вижу я, что тяготит тебя
то, что сделать был повинен, когда отсылал меня в Горецкий
монастырь. Оттого и прошу, отведи ты меня к нему, - попросила
Ксения, найдя, как ей показалось, единственно верное решение.
— А и то верно, Ксения Борисовна, -
патриарх Игнатий улыбнулся. – И урону твоей чести не буде, и,
почитай, с государем поедешь к царю [патриархов также называли
государями].
Со стороны могло показаться, что
Игнатий действительно искренне близко к своему необъятному
патриаршему сердцу воспринимает нерешительность и капризность вдруг
людей, которые, вероятно, в будущем могут стать мужем и женой.
Однако, это было не так, немного не так, а с толикой цинизма и
прагматизма.
Дело в том, что на второй день после
взятия Москвы, когда патриарх прибыл к Дмитрию Иоанновичу, и начал
того поучать, прежде всего, указывая, почему до сих пор не
произошло низложение Гермогена, Игнатий встретился с решительным
взглядом человека, которого, оказывается, он совершенно не знал.
Государь указывал на то, что и сам Игнатий неправомерно надел
патриаршее одеяние. Указывал на то, что ему, Димитрию Ивановичу,
нужен патриарх-соратник, но не патриарх-учитель или
патриарх-государь. Говорил царь о том, что обесценивается деяние
царя Федора Ивановича и Бориса Годунова, когда им удалось добиться
появления в Московском царстве собственного патриарха. Иоф был еще
жив. Ослеп, немощен, сильно исхудавший, с больным сердцем, но
первый русский патриарх все еще жив [в реальной истории умер в 1607
году, будучи полностью слепым и болезненным].