И с ним возвращается снова после раздумий и суеты потерянных лет безотчетная радость жизни во всех ее формах, ее безоговорочное утверждение без раздумий о ценности или ничтожестве, любовь к жизни (ибо любовь, вероятно, задумчивая подруга, это утверждение существования, без оглядки на какую-либо ценность).
Связь моих добрых пожеланий к Вашему дню рождения с этими мыслями так неразрывна, что я не нуждаюсь в обычных шаблонных словах и выражениях.
Всегда преданный Вам,
Эрих Мария Ремарк.
Эдит Дерри на Капри
31.03.1925 (вторник)
Дорогая Эдит!
Дни бегут и бегут. Однажды утром приходит письмо – и ты вздрагиваешь и внезапно понимаешь: этого недостаточно, если думаешь о чем-то, надо, чтобы и кто-то другой знал, о чем. Я получил Ваше письмо и открытку, за что и благодарю, особенно за письмо. Пойми меня правильно, если я скажу, что мне всегда приходится ждать добрый час, как бы я (ни) хотел сразу ответить на это письмо, но я завален работой и вынужден зарабатывать деньги для других*. Не то чтобы это меня угнетало – о нет, но эти дела, какими механическими они бы ни были, так или иначе требуют, чтобы ими занимались, и, к сожалению, занимались активно.
Я так долго говорю об этом, потому что сегодня, когда пришло Ваше письмо, меня вдруг поразило, что уже довольно долго в этой размеренной однотонности я ничего другого не замечаю. Часть вины за это лежит, возможно, на том, что я переписываюсь с немногими, и эта адресованная мне писанина говорит совсем не о том, что бы мне хотелось. Письма и бумажное слово могут выражать совсем не то, о чем на самом деле думаешь.
Но я часто думал о Вас. И при этом у меня было такое чувство, как будто тепло Капри и само море, Неаполь, покрытое золотой пылью южное небо, все, что уже прошло, было напрасно – это все еще царит там, но уже не властвует надо мной! Все это отброшено, с усмешкой, беспечно, безоглядно – прочь – призрак зимы.
Часто после напряженных дней, особенно после таких, которые были безрадостны, я чувствую абсолютную пустоту, изнурение работой, равное полной апатии, за этим в действительности следует лишь начало нового витка. Тогда застываешь в изумлении перед самым простым – проходящей мимо девушкой, скользящим автомобилем, вечерним небом, и это тебя трогает чуть ли не до слез. И тогда возникает безусловная уверенность, что ты не потерян, что никогда ничто не потеряно, поскольку ты же все еще здесь – и живешь. Я думаю, что уже писал Вам об этом; но в последнее время это для меня самое сильное чувство, и я верю, что это и Вам скажет что-то, если я этим поделюсь.