– Какие странно расширенные зрачки, – роняет он.
Да, они практически закрывают всю радужную оболочку, потому что ты там, в глубине моих глаз. Ты большой, все поглащающий, заполняющий мою чашу до краев, расширяющий мои зрачки, как во время оргазма.
И все-таки я одинока как никогда. Ты во мне, но не со мной. И я не могу дотронуться до тебя и понять, что ты чувствуешь. Мы не виделись целую тысячу лет. Ты в каждой моей клеточке, и от этого нестерпимо больно и… хорошо. Я не знала, что такое боль, пока не узнала, что такое любовь. Доктор сказал, что это грипп. Но я знаю, что это ты, ты болишь в каждой моей клеточке. Как, в сущности, некрасиво выглядит любовь!
Сейчас я пишу для тебя. И мы немножечко вместе: ты чуть-чуть со мной, а не просто во мне. Нас разделяет время и пространство. Но буду с тобой, когда твои глаза коснутся этих строк.
И мы будем вместе назло времени и пространству. А иначе зачем любить?
A zametila li ty, kak samoe glavnoe vsegda uhodit v post skriptum?..
(из письма, которое предшествовало жизни)
1.
– …самое главное просто уходит в постскриптум…
– Я замечаю, что главное просто уходит…
– Может быть, чаю с лимоном? Есть «Пиквик» и «Липтон».
– …будем молчать, говоря о вчерашней погоде…
– …будем курить, молча кутаясь в саван секретов…
– …каждый своих…
– …одиноких болезненных истин…
– Осень прекрасна в холодное грустное лето…
– …мокрая тусклая зелень безжизненных листьев…
– Ты замечаешь, как чувства уходят в постскриптум?
– Я замечаю, как чувства навеки уходят…
– Все настоящее с болью дается и скрипом…
– … и достается… по моде, а то и по морде!
– Амбивалентность явлений меня доканала…
– …как ни крути, оправдания просятся в руки…
– Сердцу усталому хочется просто причала…
– Это опасно – любить от безделья и скуки…
2.
– Разве бывают зеленые?
– Только у кошек.
– Значит, ты кошка?
– А ты лишь сегодня заметил?
– Значит, бросаешь и любишь всегда понарошку?
– Снова болтаем с тобой, словно малые дети…
– Все же признайся: зеленые… значит, колдунья?
– Разве еще мои чары не трогают сердце?
– Так и сказал!
– Хорошо, я дождусь полнолуния.
И заварю мать-и-мачеху с кровью и перцем.
– У, кровожадная, кто это варево выпьет?
– Даже не знаю… А ты согласишься отведать?
– Что, полагаешь, потом я навеки прилипну?
– Нет, полагаю, что после откроются Веды.
3.
– Как же любить? Неудобно.