Бронеплощадка в самом начале поезда,
огрызалась выстрелами авиационных пушек, отгоняя от себя дикую
карусель всадников, палящих в нее. Бойцы «Первого пароходного»
продержались дольше остальных. А у их командира даже успела
появиться глупая мысль о спасении, когда кочевники подтащили к ним
трех больших ящериц, провисающих на брезентовых ремнях между
лошадями. Ящерицы дружно отрыгнули струи рыжего киселя, метко попав
в несколько смотровых щелей. Кричать под бронеколпаком люди
прекратили только через час, разъедаемые заживо желудочным
ферментом странных земноводных, выращиваемых степняками мутантами
на своих дальних стойбищах.
Состав, полыхающий и окутанный
густыми черными клубами, вонял всем сразу: деревом, пластиком,
тканью, маслом, жареным мясом и спаленными волосами. Темная живая
змея, утекавшая за лохматые спины, окружавшие железную дорогу,
сделала все для выживания своих семей в Степи, растоптав сколько-то
человеческих жизней и только-только затеплившуюся надежду о
нормальной жизни, призраком вставшей рядом с призраками только что
убитых людей.
Через час дым стал белым, жар поутих,
а на валявшиеся тела спустились птицы.
Всего этого Енот видеть не мог, хотя
и знал. Ветер хлестал по глазам, под ногами несущихся на пределе
возможностей киберов разлеталась высоченная трава. Они уходили от
горящего поезда, не добравшись на нем до удобной точки начала
путешествия. Зато они остались живыми и, возможно, единственные из
всех пассажиров сохранили свободу. Енот не оглядывался, не смотрел
в сторону густых черных клубов, жирно ложащихся в уже темнеющее
небо над Степью.Несколько прицепившихся степняков, позарившихся на
снаряжение и коней киборгов, остались позади, убитые точными
одиночными выстрелами Бирюка.
- Быстрее, охламоны! – бородач
отстал, высясь на кургане. – Отстали вроде, никого нет. Теперь идем
всю ночь и половину дня. Время надо выигрывать. Семерка, веди.
Четверка скатилась с лохматой спины
степной горушки, несясь за черным кибером женщины. Енот прикусил
рукав, стараясь отогнать подальше безумие и ярость, до сих пор
рвущихся наружу. Бирюк, пролетая рядом, только сверкнул глазами и
ничего не сказал.
- Хочется жить? – Она провела черными
острыми ногтями по рукаву, тут же расползшемуся длинным разрезом. –
А?
- Кому же не хочется-то? – Голова
оставалась тяжелой, и жутко пересохло в горле.