Серёга же был уверен, что получиться выцарапать у Никодима, как
минимум свое, как максимум — и за моральный ущерб. «Не будет денег
— заставлю всё железо с крыши обдирать, натурой расплачиваться
будет!» — Участковый с похмелья был безжалостен. Да и группа
поддержки в лице заседателя и сотника с пятью казаками — не из
альтруизма с ними увязалась. Они тоже выглядели помятыми и были
немногословны, к гадалке не ходи — бодяжат вино целовальники!
С трудом собрались и выдвинулись в дорогу, хоть и рассвело — но
горы задернуло сизыми снеговыми тучами, и посыпало крупным снегом,
с ветерком. Вначале потеплело, но стоило выехать на взгорок — как
ветер забирался под одежду, выдувая тепло. Добравшись до вершины
Калым-горы — изрядно озябли, и тут Егор, не выдержав морального
осуждения общества — сдался и достал из заначки спиртное. На такую
ораву немного получалось, поэтому сварили жалкое подобие грога
(хотя чай, надо признаться — в это время попадался отменный, пуэр
был распространен, как в наше время чай в пакетиках) с медом.
Специй, увы — не было.
Дальше покатились с горки повеселей, и через несколько часов —
доехали до Новой Пристани. В доме с железной крышей их уже ждали.
«Сука! — Не сдержался участковый: «Надо было действительно вчера по
горячим следам ехать брать за жабры!» Во дворе выли бабы, две
молодухи с мордами шире лавки — вывели под руки со двора такого же
широкомордого Никодима. Внезапно обезножевшего, ага.
Никодим рухнул в снег и пополз на коленях к подъехавшим,
дурниной подвывая и ненатурально каясь. Серёга подошел и молча, не
говоря ни слова — пробил ему с ноги в голову: «Деньги где!?»
Опешившие и замолкшие бабы при этом взвыли с удвоенной силой.
Участковый, не вступая в дискуссию — заломал руки прикидывающемуся
голове, крикнул подать веревку.
Заседатель нижней расправы с сотникои, не вмешиваясь — с
интересом следили за происходящим. А Серега, тем временем — скрутил
руки, обвязал Никодима веревкой и приказал другой конец крепить к
саням. «Или сам за санями побежишь, или потащим, морда широкая - до
нас жопа доедет!» — Пообещал он голове и скомандовал трогаться.
Бабы взвыли совсем уже как по покойнику, Никодим сделал вид, что
только пришел в себя и голосом умирающего лебедя прокаркал: «Всё,
бабы, отдайте им всё!"
Одна из них, постарше, видимо жена — метнулась в дом и выскочила
с резной шкатулкой: «Всё, как есть всё, по миру пустилиии»... —
причитала она, выжимая слезу. Серёга отдал шкатулку своим,
пересчитать и огласить — насчитали восемьсот двадцать рублей, не
считая мелочи. Мелочь участковый велел оставить и отдать вместе со
шкатулкой бабам. А сам присел поближе к лежащему на снегу Никодиму
и то-то ему сказал такое, от чего голову затрясло как в падучей.
Завыл, забился, закричал: «Христом богом клянусь, последнее отдал!
Ратуйте, люди добрые, живота лишают!»