— Простите...
Уж кого-кого не хотелось бы злить из королевской семьи, так это Короля. Кровавым Эдвардом няньки пугают непослушных детей. И по правде сказать, есть за что: его прислужники, ну то есть, кромешники, в своих преступлениях зашли слишком далеко. Чаще оговорённого собирают налог на землю и скот, у мельников вместо положенного мешка вывозят два. С торгашей требуют съестные корзины размером с полтелеги. А если кто по надобности выезжает на большую дорогу, чтобы попасть обратно в деревню, платят вымогателям по медяку. Люди терпят бесчинства только потому, что бунтующих куда-то увозят, и потом о них ни слуху ни духу. Но самое ужасное даже не это, а то, что, разъезжая по деревням, прислужники короля присматривают молоденьких девушек для своего пользования. Некоторые потом так и не возвращаются. Поговаривают, что их казнят за колдовство. Невиданная жестокость! Но мне об этом почти ничего не известно –– бабушка приказала поменьше слушать всяких сплетен, да помалкивать. Правда, одну знакомую девушку из соседней деревеньки, которая вернулась в свою семью, я видела своими глазами: родители привели её к бабушке на лечение, причитали, что дочь совсем молчаливая и нелюдимая стала! А ведь и правда, всегда приветливая, милая болтушка, столбом стояла перед нами, будто неживая. Невидящими глазами смотрела сквозь нас, а из приоткрытых сухих губ словно вот-вот вырвется крик ужаса. От этого зрелища мне аж дурно сделалось. Вдвоём с бабушкой они закрылись в заранее натопленной бане. Я только успевала заносить в предбанник заготовленные отвары, и новые, можжевеловые да дубовые веники. Вышли они только с уханьем ночных неясытей, глубоко за полночь. Что с девушкой сделали, бабушка мне рассказывать наотрез отказалась, но я догадываюсь, что хорошего мало.
В королевском замке все меня знают: бабушка договорилась с главной кухаркой, что каждое утро к королевскому завтраку я буду приносить пряные травы: базилик, петрушку да укроп. Королю нравится, когда зелень пахнет свободой, а не затхлым придворным воздухом. Я замечаю похотливые взгляды пропускающих меня стражников, но никто из них не осмеливается протягивать руки. Бабушка меня успокаивает, мол, она меня ещё в прошлой жизни заговорила, так что мне вообще никого и ничего не сто́ит бояться.