— Ля иль Алла, иль Алла Магомед Рассуль Алла, — затянул он, и
этот припев отозвался в душе казаков звоном похоронного
колокола.
Настало время вечернего намаза. Первому голосу начали вторить
другие, и скоро вся долина наполнилась протяжным, душу надрывающим
воем.
— Ля иль Алла Магомед Рассуль Алла, — то замирая, то вновь
разрастаясь и усиливаясь до степени вопля, не смолкая ни на минуту,
гремел по дунайской долине полный фанатизма, непримиримой ненависти
и кровожадного торжества мусульманский призыв к убийству и
мести.
С каждым мгновением пение становилось все более и более диким и
звериным, чувствовалось, как певцы, входя в транс, распалялись все
сильнее и сильнее, возбуждаемые собственным голосом.
— Все, братцы, молись Богу, — конец нам пришел, — шепелявя из-за
выбитых зубов произнес Бирюков. — Простите, православные, в чем
согрешил перед вами, — добавил он, становясь на колени и кланяясь
до земли товарищам.
— Бог простит, — хором отвечали ему остальные, — прости и нас,
Христа ради.
— Что ж, братцы, мы так, значит, в компании и на тот свет
пойдем? — остался до конца верен себе всегда веселый и неунывающий
Шевелев. — Ну, Господи благослови. Грехи Ты мои знаешь, какие
можно, прости, а какие нельзя, то Ты и те прости, потому грешил-то
я больше по глупости своей. Хорошенько и сам не знал, что
делал.
— Ля иль Алла Магомед Рассуль Алла, — как-то вдруг особенно
грозно раздался несмолкаемый все это время вопль, и в ту же минуту
огненный диск солнца, как бы не желая быть свидетелем готовящегося
злодеяния, словно нырнул за сразу потемневшую линию горизонта.
Одновременно с этим точно чья-то невидимая рука задернула черную
занавеску, наступил мрак, в недосягаемой глубине небес ярко
засверкали трепетным светом бесчисленные миллиарды звезд. Это были
звезды тьмы и смерти. Пение замолкло, и вместо него послышался
шорох множества быстро бегущих ног и лязг выхватываемых из ножен
кинжалов и шашек. Началось!
Казаки вскочили на ноги и выстрелили последний раз по смутно
видневшимся силуэтам. Пара темных фигур свалились наземь. Затем
донцы в свою очередь обнажив шашки и прижавшись спинами друг к
другу, молча ждали нападения, решив дорого продать свою жизнь.
"Вот она, смерть", — мелькнуло у каждого из них в мозгу, но
мысль эта не заставила сильнее забиться их сердца.