- Удачи тебе, крысёныш… - пробормотал старик.
Закрыв глаза, он отстранённо погрузился в предвечернюю
дрёму.
Сознание провалилось, распалось, исчезло, осталось лишь чистое
ощущение скорости и полёта. Прошли секунды, и осознание появилось
вновь, чистое и лёгкое, без бремени телесных ограничений. Прошло
ещё какое-то время и появилось тело – обновлённое, полное радости и
перспектив. Далее Уно вспомнил себя.
Открыв глаза, он взглянул на мир через полупрозрачную золотистую
пелену. Пелена напоминала голографический барьер, вроде того, какие
проецировали охранные киберы, когда им требовалось ограничить
куда-то доступ. Она окружала молодого человека столбом
возвышающегося над землёй цилиндра.
Прислушавшись к телесным ощущениям, Уно мысленно «ощупал себя»,
после чего осмотрел своё наполнившееся удивительной лёгкостью тело.
Сейчас он сидел в позе лотоса на диске из чёрного камня. Прежняя
одежда исчезла, вместо неё появились свободные штаны и рубаха из
похожей на шёлк светлой ткани.
На автомате вытянув руку, он дотронулся до золотистого барьера
пальцем. Барьер оказался твёрдым словно стекло. Но тут же, что
странно, через него продувал пахнущий тиной и солью ветерок.
В следующий миг просветлевшее сознание охватил ужас. Уно целиком
и полностью осознал, что он сделал. Вспомнил многократные
предупреждения и жуткие рассказы про то, что происходило с близкими
незаконно вошедшего в портал человека. Зачастую, Специальная Служба
убивала не только родных, но и ближайшие контакты. Всех тех, кто
находился с нарушителем в тесных отношениях. Делалось это для того,
чтобы окружающие знали, помнили и неповадно было.
- Прости меня, деда, - всхлипнул молодой человек и заплакал.
Плакал он не только по ворчливому старику-синтету, но и по своей
прошлой жизни в целом.
Не такая уж и плохая была жизнь, строго говоря. Серая, унылая,
но имелись в ней свои маленькие радости, серостью и унынием
подчёркнутые.
В какой-то момент в голове возникли как-то сказанные дедом
слова. Стоя в дверном проёме, старый синтет смотрел на Уно
блестящими сапфировыми глазами. В блеске этом имелось что-то очень
человеческое и, быть может, сверхчеловеческое.
«Уно (дед не назвал его крысёнышем, что уже звучало как минимум
удивительно), если вдруг однажды ты сделаешь что-то такое, от чего
от тебя отвернётся весь окружающий мир, по крайне мере, не
переживай за меня. Я очень стар. Настолько стар, что обо мне,
возможно, забыло само время. Так что говорить о людях и о
государственной машине…»