- Привет, Лея!
- Пр-ривет, папа! Я соскучилась уже!
- Я тоже! Будем лепить снежную бабу?
- Будем! Будем!
Отъезжающие, мощно сюсюкая, усиленно махали нам с Леей, но мы не
обращали внимания на подлиз. Нам надо было скатать большой снежный
шар – капитальное тулово снеговика…
Посигналив напоследок, джип убыл в край белых просторов, где
вьются синие лыжные колеи, а простенький, слипшийся бутерброд с
сыром, да под горячий чаек, чудится изысканным лакомством.
- Ну, что, моя блондиночка? – я подхватил на руки Лею. – Пошли
искать морковку?
- И уголечки, - деловито сказала малышка. – Для глазок!
* * *
Снежная баба вышла на славу – роскошной, как кроманьонская
Венера. Мы ей и черны очи вставили, подобрав головешки в камине, и
морковный нос воткнули, и ведро нахлобучили… Ну, и похулиганили
маленько – прилепили спереди два здоровенных снежных кома,
изобразивших пышный бюст.
- Так, пр-равильно же! – Лея налегала на разученную «Р». – А то
иначе какой-то снежный дед получится!
Подтерев нос варежкой, она окинула изваяние взглядом
ценителя.
- На маму похожа, - молвила девочка задумчиво, - только какая-то
толстая… А мама кр-расивая. Да, пап?
Я согласно кивнул.
- Очень!
И маленькая ладошка шлепнула в папину пятерню.
Там же, позже
Лыжницы вломились в дом после трех, раскрасневшиеся и
чрезвычайно довольные.
- Тихо! – свирепо шикнул я. – Лея спит!
- Ты смог ее уложить?! – шепотом воскликнула Наташа.
- Он и Юльку укладывал, вредину, - похвасталась мать,
разоблачаясь.
- Клевета! – возмутилась дочь, стянув лыжный костюм. – Не
слушайте ее, тетя Наташа! Я была идеальным ребенком, ангелочком
просто!
- Херувимчиком! – фыркнула Рита.
- Обижают? – улыбнувшись, я приобнял Юлю.
- Да вообще! – горестно вытолкнула девушка.
- А что это за произведение искусства во дворе? –
поинтересовалась Наташа, собирая в охапку сброшенную амуницию.
- Соцреализм, - просветил я ее. - Ладно, товарищи женщины,
идите, мойтесь… переодевайтесь… И буду вас кормить.
- О-о-о! – разошелся общий стон.
** *
Пронзительно-синие сумерки темнели с недостойной быстротой,
словно сдаваясь наступающей ночи. Вся наша улица затихла, пригашая
огни, лишь проспект вдалеке, за парком, мельтешил фарами и бликами,
да высотки осыпались светлячками желтых окон.
Благодушествуя, я восседал в позе Пилата у камина.
Огонь суетливо подъедал поленья, а я даже глазами не водил,
дремотно вслушиваясь в милые домашние шумы.