И через несколько строк:
«Я не люблю Сержа. Он прекрасный малый, но… всякий раз при виде его я вспоминаю ту глупейшую историю. Не промахнулся бы тогда его отец, убил бы моего, и был бы я богатый наследник и сам себе хозяин. Я знаю, что пишу ужасные вещи, но это было бы справедливо. Мать моя умерла от того, что он творил… жил как хотел, с кем хотел. Он разбил ей сердце. А хуже всего…»
Александр хотел читать дальше, но дальше шло: «Опять дождь, все надоело».
Присмотревшись, молодой офицер заметил, что одна страница из дневника вырвана. Может быть, Льву стало совестно, и он, перечитав написанное, уничтожил самые резкие высказывания? Но на следующей странице Александр вновь увидел слова «мерзавец» и «старый мерзавец» в адрес Андрея Петровича. Значит, дело было в чем-то другом.
«Слава богу, – смутно подумал молодой человек, – что я первым нашел дневник… Если бы крестный прочитал, что его сын о нем писал… это бы убило его».
Он поглядел на заострившийся профиль мертвого Льва и невольно поежился.
В дверь постучали, и через мгновение на пороге возникла молчаливая сутулая фигура Акима. Александр успел спрятать дневник за отворот мундира и обернулся.
– Да, Аким… Я уже ухожу. А что похороны? Я имею в виду, когда?..
Слуга насупился.
– К воскресенью гробовщики, сказывают, не поспеют… Гроб красного дерева, с глазетом, особенный надо сработать, – пояснил Аким. – Вам сообщат, сударь. Вы же у молодого барина, почитай, были ближайший друг…
Чувствуя себя крайне неловко в роли похитителя, к которой он не ощущал ни малейшего призвания, Александр вышел из особняка. У ворот дома напротив две кухарки оживленно обсуждали случившуюся драму. У той, что помоложе, из корзинки выглядывал сникший зеленый лук.
– Единственный сын, Марфа Иванна! Ах, горе-то!
– Дак ведь отец-то богатей? – басом тянула Марфа Ивановна. – Говорят, у него земли видимо-невидимо десятин, дома разные, выезд… Кому ж все енто теперь достанется?
– И, я чай, наследнички найдутся!
«Вот сплетницы, черт бы их побрал!» – в раздражении подумал Александр. Он вспомнил лицо крестного, отчаяние, написанное на нем. У него не было сомнений, что граф Строганов отдал бы все, чтобы его сын остался в живых, и даже колебаться бы не стал. А этим… этим подавай только десятины и дома, ничто больше их не интересует.