Думать без слов нравилось. Совершенно реальным представлялось то же самое пространство, те же самые места, только без заводов и труб, без города и проводов, даже без теплотрассы. Те же самые места, с одним только небом и вскриками засыпающих птиц. Ой, как интересно! Он двигался в абсолютно неведомом пространстве каких-то прошедших или будущих веков, неторопливо шагал по времени.
Удивительно! Ведь он уже давным-давно не закидывался никакой дурью: не глотал «глючных колес», не курил свой «винс» под пиво, ничего такого не нюхал. Сейчас вот просто вдыхал окружающую жизнь до головокружения, при этом ощущал её только снаружи, а не внутри себя.
Человек в первый раз долго думал. Это было занятно и даже прикольно, но столь непривычные мысли больно тяжелили голову, пронизывающим стоном зудели в душе, наворачивали едкие капельки слез на припухшие веки.
– Убить… город. Утопить… город. Растворить… город. Замочить… город. Не, не так. Убить город! Убить! Никого не простить! Затопить! Потопить! Всем им поздно скулить! Пусть не думают даже о пощаде просить! Утопить! Замочить! Всю их жизнь растворить! – корявый рэповый речитатив сам собой вырывался из горла, звонким эхом разносился по темной округе, точно повторял ритм ускоряющихся шагов, снова разжигая истлевший было гнев и сладкое чувство обиды.
Да, он так пел. Зачем, кому? Наверное, всему, что было вокруг и что должно было скоро исчезнуть навсегда. Он явно ощущал, как это «что-то» его слышит.
Песню вдруг остановила новая мысль. Да и не мыслью это было, а каким-то неожиданно ясным осознанием, тревожным и сумрачным. Получается, он точно так же шел здесь год назад примерно. Выходит, целый год он никак не может вернуться домой из этого города. Ведь прошлым летом его тоже побили на вокзале, он тогда тоже не смог уехать (в поезд не пустили) и Жанка повела его как раз по этой самой теплотрассе к Пресному. Ой, как всё скверно!
Василий встряхнулся, ударил себя кулаком по затылку, надеясь вытряхнуть из головы тяжкую мысль, шагнул вперед, однако вновь остановился, не пройдя и нескольких шагов.
Солнце уже исчезло, теперь светило остывающее небо ровным розово-серым свечением, симпатичным и безнадежным. Еще один напрасный день погас, а Вася стоял и медленно избивал трубу ногами. Потом, присев, бил кулаками и локтями, вколачивая в жесть недавно выдуманные слова. При этом он почти кричал: