Я, распространяясь шире, истончался… Нет, не исчезал. Просто моя плоть становилась прозрачнее, разреженнее, теплее… Сознание прояснялось. Солнце из белого пятна превращалось в нечто светло-жёлтое раскалённое. Я чувствовал, что оно уничтожает меня, как снежную бабу. Поначалу я пытался спрятаться от солнца и стёк в лощинку, к ручью. Я как бы играл с солнцем в прятки. Но оно нашло меня сквозь ветви орешника и, довольное, заулыбалось. Я ответил солнцу тем же и потянулся к нему…
Игра закончилась. Дрёма одолела. Я уснул, вернее, как-то изменил способ бытия. И жизнь продолжала радоваться своему течению без меня – без тумана.
На всех планетах, во всех странах живут мудрецы.
Царю одной страны донесли, что в его пределах живёт мудрец.
– Я хочу, чтобы мой народ приобщился к мудрости, – сказал царь. – Свеча должна быть вознесена на подсвечник, а не коптить в погребе. —
Мудреца привезли в столицу, поселили в один из лучших домов, определили на царское довольствие. С благословения царя он стал проповедовать… Однако Мудреца окружило облако общественной ненависти. Объятая им, свеча Мудреца скоро угасла. Его похоронили без почестей, а надгробие испоганили…
Правителя Другой страны также осведомили о том, что в его стране живёт мудрец. Царь поручил придворному философу убедиться в справедливости доклада. Тот обнаружил несовместимость учения Мудреца с национальной идеей. Осведомителя лишили должности, философа наградили, а за Мудрецом установили надзор.
Мудрец был не стар и возжелал иметь учеников. Один юноша воспламенился его учением и пошёл проповедовать. Юношу оклеветали и избили в полиции по полусмерти. А хижина Мудреца случайно загорелась. Мудрец покинул Другую страну, ушёл в Третью. Там в покое, благодати и неизвестности дожил до глубокой старости. Никто не знает в точности где он похоронен…
О мудреце Четвёртой страны государю не докладывали. Потому что суждения этого существа были настолько нелепы, что никому в голову не приходило считать Мудреца мудрецом. Сначала Мудрец обижался на соотечественников. А потом понял великое счастье непонимания. Его свеча горела необжигающе торжественно и ослепительно невидимо… Впрочем, почему «горела»? Она и сейчас горит!