– Но…
– Сам.
К щекам снова прилила кровь. Было в этом что-то ненормальное, но от того, как он на меня смотрел: от голода в его глазах, от короткого приказного: «Сам», – дыхание участилось. Особенно когда он медленно стянул перчатки, сначала одну, затем вторую. И так же медленно отложил в сторону, придавив тростью. Набалдашник негромко звякнул о кольца артефакта, а Орман протянул мне руку.
Прикосновение заставило вздрогнуть: оно было слишком живым для сна. Настолько живым, что от касания пальцев по телу побежало тепло. Замерев под его взглядом, на миг утратила дар речи. Особенно когда он развернул меня к столу, оказавшись за моей спиной.
– Тело запоминает ощущения, – произнес он, легко сжимая мои плечи поверх платья. – А мы воспроизводим их во снах. Тепло дерева или прохладный шершавый камень… – Пуговицы выскальзывали из петель одна за другой. Когда Орман коснулся ямочки между ключицами, я вздрогнула. – Горячая ладонь…
По груди скользнула прохлада, ладони на обнаженных плечах показались не просто горячими – обжигающими. Кожа под его пальцами горела, становясь отчаянно, невероятно чувствительной. Рукава поползли вниз, и он повторил это легкое скольжение: от локтей к запястьям, на одном из который дремало заклятие долга. Настолько откровенно, что я едва успела опомниться и поймать платье, которое не упало лишь чудом.
– Жало иглы или ожог плети…
Его руки снова скользнули наверх, к плечам, и я вздрогнула, прижимая расстегнутое платье к груди. Почему-то ужасающе-ярко представила, как его ладонь обхватывает рукоятку плети, и от замаха до удара (за долю секунды до обжигающе-острого всплеска) перед глазами темнеет от страха. Меня наказывали розгами, и это было жутко, отвратительно, стыдно и больно. Так больно, что ссадины на запястьях не давали заснуть по ночам. Я складывала горящие руки так, чтобы не касаться покрывал или подушки, но они все равно саднили.
– Розги – бессмысленная мерзость, – хмыкнул он, медленно стягивая бретели нижнего платья. От ласкающего движения кружева по коже становилось нечем дышать. Так же, как от опасной близости за спиной. – Тому, кто ими пользуется, надо отрывать руки или совать их в кипяток.
Мир перед глазами зашатался от будничности брошенной им фразы.
– Руки? – зачем-то уточнила я.
Вместо ответа Орман потянул сорочку вниз, плотно прижимая ее к телу и не позволяя свободно соскользнуть. Дюйм за дюймом все больше открывая грудь. Он почти меня не касался, просто протягивал ткань по коже невыносимо-медленной лаской.