Мужчина подошёл к нему и, схватив за руку, вывел на улицу. Краем глаза
Костик отметил, что у него такие же чёрные волосы, как у Киры.
– Вы её папа? Да?
Мужчина старался не смотреть ему в глаза. Он сглотнул, будто не мог дышать.
А перед тем, как захлопнуть дверь, отрывисто бросил:
– Кира погибла. Иди домой.
Костик не пошёл. Не смог. Он сидел на лавке у палисадника и размазывал по
лицу злые слёзы. Никак не мог поверить, что Киры больше нет. Как такое вообще
возможно? Мир был таким прекрасным. А оказалось, это всего лишь розовые очки.
Очки разбились. Стёклами внутрь. И сквозь боль мир казался красным и уродливым.
Костик сидел и ждал. Крутил на груди латунную пуговицу. Хотелось есть и
пить. Но больше всего хотелось попрощаться с Кирой, увидеться в последний раз.
Вечером, когда он почти сдался и собирался домой, её родители вышли с
чемоданами. Они казались ненастоящими, бледными куклами. Потому что говорили,
что заберут тело Киры. Бабка всё всхлопывала руками по бокам и качала головой.
Но Костик знал: только все разойдутся, она снова сядет за свой телевизор.
Он шёл за ними до автовокзала. Спрашивал, что случилось, почему. Но ему
никто так и не ответил. В автобус его, конечно, не пустили. И Костик бежал за
ним, непонятно зачем.
«Они ведь сказали, что заберут Киру. Так, может, она там, с ними? Выглянет
в окно и помашет на прощание?»
Костик никогда ещё так быстро не бегал. Казалось, он летел над грунтовой
дорогой, задыхаясь в клубах жёлтой пыли. А потом запнулся обо что-то и рухнул
ничком. В колене что-то хрустнуло и Костик закричал от боли. Он смог встать, но
только на одну ногу и заплакал от бессилия.
Потом была больница. Гипс. Шутки про «бриллиантовую ногу». Дешёвая
металлическая трость. Ненависть к лестницам. Боль в ноге. Когда он вернулся в
школу, то узнал, что от физкультуры освобождён «на неопределённый период»,
девчонки зовут его теперь Костик-Тростик, а пацаны – Джон Сильвер…
Снег бил в лицо, давал оплеухи, возвращая в реальность. И Костя снова
становился Константином Андреевичем и, сцепив зубы, замедлял шаг. Воспоминания
о Кире отдавали теплом и светлой печалью, разогревали, заставляя идти быстрее,
а скорость была опасна, грозила надорвать то, что осталось от мениска.
Константин выравнивал дыхание и опять шёл. Но картинки всплывали снова и снова.