Это не я, это Шасти заговорила нож. И совсем для другого. Но я
промолчал, разглядывая пленника и уже начиная догадываться, кто
он.
Ночь была тихая, тёплая, звёздная. Ласково светила луна. Мы
лежали неподвижно, и скоро в кустах заорали цикады, затрещал
козодой.
«Вот же блин, — думал я, не понимая, что теперь делать. — Да как
это так? Да разве такое бывает?»
Парнишка мрачно сопел и косился на нож, который я не собирался
убирать от его горла.
— Ну, так зачем ты за мной шёл, зараза ты лохматая, а? — грозно
спросил я.
— Ненавижу! — прошипел он сквозь сжатые зубы.

— Колбаски, значит, захотел, да? А я — виноват?
Злость моя вдруг пропала. Чего мы как два зверя, в самом
деле?
Ну ладно — волк, скотина неразумная. Но я-то ведь — человек.
Хотя колбасы жалко, конечно...
Пленник молчал. Даже морду наглую вбок отвернул, чтобы на меня
не глядеть.
— Повторяю вопрос: за-чем? — Я придавил его шею ножом. — Если ты
меня ненавидишь, зачем за мной бегаешь? Ну, вылечился — и лети
домой. Зачем ты пошёл за мной, а, зверюга лохматая?
Бурка сипло вздохнул.
Я ждал.
— Ну ладно, — сжалился я. — Зачем-то пошёл. Допустим, тупо
колбасу мою сожрать захотелось. А ненавидишь за что?
Я старался улыбаться. Мне надо было его как-то разговорить. Не
лежать же так всю ночь? И вязать его мне нечем, и убивать
жалко.
— Бу-рка? — позвал я. — Ну чего ты взбесился, а, сукин ты
сын?
— Сам не знаешь, что ли? — просипел он куда-то в ночь, не
поворачивая головы.
— Нет. — Я даже плечами пожал для убедительности. — Ты же
помнишь, что у меня — глубокие провалы в памяти.
— Ну и заткнись, раз так, — пробурчал мой волк. — Есть такое,
чего нельзя чужакам рассказывать.
— А почему? — голос мой, вроде, звучал вполне миролюбиво.
— А потому что ты — дикое человечье отродье. Тупиковая ветвь
развития цивилизации.
Ничего себе, поворот! Волк-оборотень говорит мне, что я —
тупиковая ветвь.
— А ты берега не попутал, нет? — удивился я.
— Да вы все — уроды проклятые! — взвился Бурка. — Презренный род
поработителей, которые травят наших людей этим проклятым
молоком!
«Ага, людей, значит», — отметил я про себя.
Похоже, Бурка, несмотря на свой естественно-мохнатый облик,
настоящим «людём» считал именно себя.
— По-твоему: мы — это не люди? — улыбнулся я.
— Конечно, нет! — огрызнулся он. — Люди — гораздо древнее вашего
племени. — Он повернул наконец голову, посмотрел на меня и пояснил:
— Настоящие люди.