Их в коробке лежало просто до хрена, таких листов. Целая стопка.
Бумага! Причем, отличного, дорогого качества. Навскидку, один такой
листочек стоит, как треть материной зарплаты. Учебники, которые нам
выдавали в школе, в разы уступают тому, что сейчас я видел прямо
перед собой.
– Борь... – Настя поднесла открытую коробку прямо к носу, а
затем шумно втянула воздух. – Они пахнут...
Я молча схватил свободной рукой этот чертов бокс и тоже понюхал.
Реально пахли. Аромат был еле слышный, практически неуловимый, и...
Черт... Так пахнет богатство. Вот, что скажу. Потому как бедные
люди, а мы охренеть насколько бедные, не имеют возможности
приобрести парфюм и уж тем более поливать им непонятные листы
бумаги. Да, это делали давно. Запах почти выветрился. Но он
был!
– Подожди... – Девчонка осторожно разжала мои пальцы, которые
отчего-то стали непослушными, забрала коробку, а потом начала
вытаскивать ее содержимое, разворачивая каждый листок.
Это были письма. Самые настоящие, написанные от руки на бумаге.
Не обычные, бездушные сообщения в мессенджерах, а полноценные
письма, которые моя мать за каким-то чертом строчила незнакомому
человеку. И это в наше время! Когда имперская почта если где-то и
осталась, то как пережиток прошлого. Ну, или для отправки
бандеролей, посылок. Их услуги значительно дешевле, чем заказать
доставку в частной компании.
Как я понял, что незнакомому? Да легко! Чистая логика. Просто
сопоставил все факты, а потом связал их с белыми листами бумаги,
исписанными мелким почерком.
Вернее, незнакомым этот человек был лишь для меня. Потому что я
точно знаю круг общения матери. Его просто-напросто нет, этого
круга. Подруги отсутствуют, знакомые отсутствуют. Даже с коллегами
по работе она не общается. Единственный человек – Настина мать. Вот
с ней иногда у моей родительницы случаются разговоры. Но очень
редко. Я уверен, в нашем городе, да и вообще во всей Империи, нет
никого, кому бы она могла писать письма. Но получается, это ни
хрена не так. Человек, получается, есть. А значит, мне он
незнаком.
Она рассказывала ему о
себе, о жизни, о муже, который отправился служить по контракту, о
том, насколько ей тяжело, а главное – обо мне. Сначала это было в
форме ожидания. Мол, вот-вот, совсем скоро малыш появится на свет.
А потом рассказывала о первых шагах. О первом слове. Ну, и всякая
такая дребедень. Последнее письмо относилось к дате, когда мне
исполнилось семь лет. Потом, уж не знаю почему, эта странная хрень
прекратилась.