Я быстро нахожу лекарство. Бегу за водой. Сую Ржевскому
спасительную пилюлю, а он только что не заходится от моих действий
в бешенстве, отталкивая руку и протестуя против отравы, по его
мнению.
— Умрешь, глупый! Это поможет.
— Выгнать тебя только поможет, — продолжает сипеть. — Что
это?
— Лекарство! Поверь, пожалуйста, я не знала, что в лейке не
вода.
— Как ты вообще с таким подходом выжила? — подползает он к
кровати, садится на пол и закидывает голову на матрас, расцепляя
челюсти.
Я немного нервничаю и трясущимися руками кладу ему таблетку на
язык, а чтобы он не дернулся, мне приходится этого вредного тигра
оседлать.
Я тут же даю ему запить. И когда убеждаюсь, что Ржевский
таблетку проглотил, только тогда выдыхаю.
Посадят же еще за непреднамеренное убийство. А судя по квартире
Макса и реакции Матецкого, он далеко не простой человек в нашем
городе. А я такая молодая. Мне еще жить и жить. От страха в глазах
темнеет.
— Ты как, еще не лучше? — в надежде уточняю, а Ржевский
подозрительно молчит.
И только сейчас осознаю, что дыхание Макса становится каким-то
странным, а я еще ко всему в нетерпении ерзаю на одном месте. Наши
лица близко друг к другу: его отекшее и мое максимально
испуганное.
И вот тут уже замираю я, так как подо мной начинается какая-то
непонятная и активная деятельность, перерастающая в некоторую
неровность или даже бугрящуюся возвышенность, которая, судя по
всему, еще и каменеет.
— Мамочки, — срывается нервное с языка, и я быстро слезаю с
остолбеневшего Ржевского и отползаю к тому краю кровати, с которого
хорошо видно ребенка.
Зайчик не разделяет нашего замешательства, только причмокивает,
лежа в коконе, и из слюней выдувает большой такой пузырь.
***
— Владислава, — тянет Макс, и я замираю от вибрирующих интонаций
в его голосе. — Не делай так больше.
И вот мне сейчас интересно: не делать чего? Помогать, лить из
лейки в глаза химию или…
Последнее очень щекочет мои нервы, потому что я не собираюсь
ничего подобного делать с этим мужчиной. Да, вот так, именно. Одно
большое ничего, которое странным образом преследует меня в
последние сутки.
Смелости уточнить, что он хочет этим сказать, я в себе не
нахожу, поэтому с перепугу выдаю сухое:
— Хорошо.
Но все-таки совесть еще не успевает меня покинуть совсем, и я
решаюсь спросить о его самочувствии: