– Его увезешь! Он громадный, тяжелый, а я – вон какой. Не доволоку.
Серёга ростом был вполне ничего, но весом не получился, худой, как скелет, даже глаза и щеки запали, все в рост пошло. Кроме того, даже если бы получилось из последних сил перекантовать папашу в другую местность, гарантий, что он заблудится, как Крошечка-хаврошечка в лесу, все равно не было. А вдруг подцепит другую женщину Лену, привезет ее по адресу прописки, и начинай сначала.
– Тогда так, вот еще вариант, но, смотри, страшный. Сосед у меня есть один, с ним переговорю утром. Тогда тебе скажу.
Серёгу устраивал любой реальный вариант. Чего ему бояться было, кроме голода и зимы?
И ничего уж такого страшного Николай не предложил. Живет такой парень – подбирает, кого ему заказывают, и отправляет в горы на работу. Там, ясное дело, не отель «Метрополь», но кормят как-то, работать заставляют, по той профессии, по которой брали. И оттуда не возвращаются. Вот что главное. И еще главное, чтоб отец подошел. По специальности.
Он подошел.
Все решилось очень четко и незаметно.
Просто надо было объяснить отцу, что на следующей остановке после Коломны его ждет женщина Лена с бутылкой и любовью. Ровно в восемнадцать ноль-ноль. Серёга проследил, чтоб все было как велено.
Невеста еще несколько недель металась на свидания с женихом, но потом поняла, что в доме есть хозяин, и отвяла.
Для сочувствующих поселковых окружающих отец куда-то запропал, то ли на работу поехал устраиваться, то ли лечиться. Но паспорт его тут, дома, и все документы тут. Забыл, когда ехал. Голову потерял.
Никто его не ищет.
Ребята наладились жить как могут.
Серёньку забраковали на призывной комиссии, сказали «дистрофик».
Ничего, он выправится. У него план жизни намечен. Еще и в армию возьмут с распростертыми.
Глядишь, и папку отыщет, освободит. Но это не скоро, до этого долго еще.
Только не становись ветром.
Все решается в одиннадцать лет. До этого каждый мил своим детством: носики не шнобелятся, ухи не лопоушатся так, что никакими волосами не прикроешь, ноги не круглятся кавалерийским овалом. Это довольно серьезное предательство природы: за десяток лет привыкаешь к себе маленькому и миленькому – уси-сюси-пуси, какие мы малюси, какие мы смешнюси. И вдруг, чаще всего за лето, проявляется подлинная сущность человека, с которой ему жить все отведенное последующее время. И бывает, жизни не хватает, чтоб привыкнуть к себе настоящему, и людей вокруг начинаешь ненавидеть, зная за них, что они сейчас подумают про твои прыщи или зубы в железных скобках.