– Ты надолго домой?
– На пару недель. А потом – в Гагры.
– Зайди там к матери… Скажи: пришлю лекарство. Зайди.
– Конечно! Ты не унывай особо-то. Может, достанем сегодня.
– Ничего. Привет своим передавай. Сколько не был?
– Лет пять уже.
– А я два года. Изменилось, наверно, там все…
– Да.
– Ну, работай.
Максим вышел из цирка и так же решительно, как шел от двадцать седьмой аптеки, пошел снова туда.
Подошел к старичку аптекарю.
– Я к вашему начальнику пройду.
– Пожалуйста, – любезно сказал аптекарь. – Вон в ту дверь. Он как раз там.
Максим пошел к начальнику.
В кабинете заведующего никого не было. Была еще одна дверь, Максим толкнулся в нее и ударил кого-то по спине.
– Сейчас, – сказали за дверью.
Максим сел на стул и решил без змеиного яда не уходить.
Вошел низенький человек с усами, с гладко выбритыми – до сияния – жирненькими щеками, опрятный, полненький, лет сорока.
– Что у вас?
– Вот. – Максим протянул ему рецепт. Сердце вдруг так заколотилось, что стало больно в груди.
Заведующий повертел в руках рецепт.
– Не понимаю…
– Мне такое лекарство надо. – Максим поморщился – сердце выбрыкивало нешуточным образом.
– У нас его нет.
– А мне надо. У меня мать помирает. – Максим смотрел на заведующего не мигая: чувствовал, как глаза наполняются слезами.
– Но если нет, что же я могу сделать?
– А мне надо. Я не уйду отсюда, понял? Я вас всех ненавижу, гадов!
Заведующий улыбнулся.
– Это уже серьезнее. Придется найти. – Он сел к телефону и, набирая номер, с любопытством поглядывал на Максима. Максим успел вытереть глаза и смотрел в окно. Ему стало стыдно, он жалел, что сказал последнюю фразу.
– Алле! – заговорил заведующий. – Петрович? Здоров. Я это, да. Слушай, у тебя нет… – Тут он сказал какое-то непонятное слово. – Нет?
У Максима сдавило сердце.
– Да нужно тут… пареньку одному… Посмотри, посмотри… Славный парень, хочется помочь.
Максим впился глазами в лицо заведующего. Заведующий беспечно вытянул губы трубочкой – ждал.
– Да? Хорошо, тогда я подошлю его… Как дела-то? Мгм… Слушай, а что ты скажешь… А? Да что ты? Да ну?..
Пошел какой-то непонятный треп: кто-то заворовался, кого-то сняли и хотят судить. Максим смотрел в пол, чувствовал, что плачет, и ничего не мог сделать – плакал. Он очень устал за эти два дня. Он молил бога, чтобы заведующий подольше говорил, – может, к тому времени он перестанет плакать, а то хоть сквозь землю проваливайся со стыда. А если сейчас вытереть глаза, – значит, надо пошевелиться, и тогда заведующий глянет на него и увидит, что он плачет.