– Я привык ему доверять, – говорил старый гвардеец. – И я прошу вас не упрямиться, а тоже полностью довериться его сиятельству. Поверьте, он не желает вам зла. Господин курфюрст любит вас, как только может любить отец сына. Возможно, он показывал свою любовь не часто, но это так. И все, что делается сейчас, делается ради вашего же блага.
Еще пауза. Еще уточнение:
– И ради блага Остланда, разумеется.
Снова – недолгое молчание.
– И ради блага империи тоже.
«Ну, кто бы сомневался! – усмехнулся про себя Дипольд. – Куда же без блага империи, во главе которой скоро встанет мой батюшка-благолюб».
Вслух он сказал иное.
– Видишь ли, Фридрих, то, что, по мнению отца, хорошо для империи, не всегда устроит меня, – дрожащим голосом, едва сдерживая подступающую ярость, произнес Дипольд. – А потому я предпочитаю сам добиваться своего счастья. Я лучше отца и, уж несомненно, лучше тебя знаю, в чем сейчас заключается для меня наивысшее благо. Месть – вот в чем. Месть за унижения и позор, который довелось пережить некоему благородному пфальцграфу по прозвищу Славный.
– Месть следует вершить на холодную голову, ваша светлость, – заметил Фридрих.
– Карлу Осторожному – возможно. Но не мне. Моя месть горяча, как раскаленный в кузнечном горне клинок, и со временем становится лишь горячее. Если ее не залить кровью, если не остудить ее, она – я чувствую это! – сожжет меня изнутри. Сгрызет, пожрет. Мне этого не нужно. Так что, пока отец раскачивается, я намерен мстить. Альфреду Чернокнижнику. Лебиусу Прагсбургскому. Всей Оберландмарке. Равно как и тем, кто по своей или чужой воле пытается мне в этом воспрепятствовать. Подумай об этом, Фридрих, крепко подумай. Твой господин стареет. А со стариками… даже с осторожными стариками, даже со стариками-курфюрстами, даже со стариками-императорами… а с императорами – так, пожалуй, в особенности, всякое может случиться. Разное может случиться. Я же – молод. И я умею ценить верность не хуже отца. И оказанных услуг я не забываю. А потому очень прошу тебя, Фридрих, не становись у меня на пути. Дай мне возможность уехать сейчас, чтобы не жалеть о своем упрямстве потом.
– Ваша светлость никуда не поедет, – сухо ответил гвардеец. – По крайней мере, до возвращения его сиятельства.
Ох, до чего не хотелось бы!.. Видит Бог, Дипольду вовсе не хотелось прибегать к последнему, крайнему средству. К постыдному, внезапному удару без предупреждения, без надлежащего вызова. Но, видимо, средства этого не избежать. Только так он мог избавиться от навязчивой опеки и от присмотра, сковывающего руки.