Чем ближе я подходила к приемной
князя Гуммеля, тем больше ослабевала моя недавняя решительность. От волнения я
даже не присматривалась к обстановке поместья, только шагала вперед, кусая губы
и тяжело дыша. Впереди шел сопровождающий воин, за спиной следовал другой
мужчина. Это до отвращения походило на конвой в тюрьме. Я даже невольно
вспомнила письма отца, приговоренного к казни за убийство мамы, которые
прочитала тайком от Оливера. Брат хранил их в семейном архиве. Тогда я еще была
гораздо младше и спросила, зачем нам эти бумаги, пропитанные болью, скорбью и
виной.
Оливер тяжело вздохнул и ответил,
что скучает по родителям. Поэтому хранит мамино любимое ожерелье в отдельной
шкатулке, как семейную реликвию. А у отца остались только письма. Деньги тогда
отобрали в качестве штрафа легионеры, чтобы отдать жадному листару, нам
оставили только титул и поместье. И то благодаря боевым заслугам и подвигам
другой семейной ветви Шелтон.
Там остались только женщины и
дети – мужчины погибли в бою с аранийцами. Оливер остался тринадцатилетним
подростком с двумя братьями и тремя сестрами. Помню, была еще Молли Шелтон, но
она очень скоро покинула нас, а куда ушла, не рассказывала даже Беатрис.
Оливер вырастил нас и сумел
дослужиться до генерала, и только недавно сделал предложение руки и сердца Мии
Холт. Вот, почему я не могла обвинять его в отсутствии погони. В мою голову
даже закралась крамольная мысль, будто он косвенно причастен к моему похищению.
Не буду думать об этом.
Бесполезно, да и ничем мне не поможет. Неважно, какова правда, исход один:
сейчас я в плену у аранийского князя.
При этой мысли мое сердце опять
налилось пылкой решительностью.
- Прошу вас, госпожа Шелтон.
Передо мной открыли дверь. Но
прежде чем войти и, тем более впустить меня, идущий впереди воин сообщил о моем
приезде.
Ага, приезде… Как же. Схватили,
связали и швырнули в телегу, будто пыльный мешок с овощами.
Ответа я не услышала. Но судя по
всему Гуммель разрешил завести меня в комнату.
Переступив порог, я выдохнула.
Теперь главное – не оглядываться, не дрожать, не бояться. Иначе я пропала. Не
могу позволить себе слабости и трусости – никто в нашей семье никогда не
склонял голову перед врагом. Стараясь казаться смелой, я расправила плечи и
посмотрела на мужчину, склонившегося за столом над свитками папирусов.