— Милая, налей нам чай.
Беру чайник, сильно сжимаю, чтобы не было видно, как я волнуюсь. Разливаю. На чашке Вертинского моя рука соскальзывает, брызги попадают на скатерть и немного на его рубашку. Чай горячий. Кипяток.
— Ой, простите! — вырывается у меня. Ставлю чайник, хватаю салфетки. И до меня доходит, что я только что обратилась к своему жениху на «вы».
— Ничего, котенок, все хорошо, — спокойно произносит Мирон, забирает у меня салфетки и промокает чай. — Со мной все хорошо, а скатерть мы купим новую, — голос спокойный, бархатный, заботливый. Вот кто здесь хороший актёр. — Сядь, я сам налью себе чай, — берет меня за руку, сжимает ладонь, вынуждая сесть. Мужчина не выпускает моей руки, поглаживает, словно хочет успокоить. И за этим всем наблюдает бабуля, поджимая губы.
Сажусь рядом. Дышу, пытаясь успокоиться. Вертинский демонстративно опускает наши руки на стол и играет с моим пальцами, поглаживая. У него такие горячие ладони. Сильные, но могут нести нежность, если Мирон этого хочет.
— Расскажите мне, господин Вертинский, как так случилось, что вы хотите забрать мою внучку? — спрашивает бабуля, берет тарелки, раскладывая пирог.
— Можно просто Мирон, зачем нам это официоз.
— И все же?
— Немного неправильная формулировка, я не забираю у вас внучку. Я беру ее в жены, — слегка сжимает мою руку и переводит на меня взгляд, несколько секунд смотря в глаза.
— Вы взрослый состоявшийся мужчина, а Милана еще девочка. Зачем вам это нужно? Такая большая разница в возрасте, — спрашивает бабушка, а мужчина продолжает смотреть на меня. Глаза у него черные-черные, с блеском. Омут, а не глаза. Страшно в таких утонуть.
— Согласен с вами, — Мирон поворачивается к бабуле. — Милана, очень юна, и во мне живет много страхов, оттого что она оставит меня, когда поймет, что я слишком стар для нее. Но я буду рад прожить с ней отведенное нам время. Так случилось, сам не ожидал, что в свои годы смогу влюбиться в милую девочку, и она ответит мне взаимностью.
— Ох, сладко поете, господин Вертинский, — усмехается бабушка и подает Мирону тарелку с куском пирога. — Но только на романтика вы не похожи. Это вы Милане вливайте сироп в уши, а мне не нужно, я слишком много прожила. Может, все гораздо банальнее?
— И как же? — Вертинский выгибает брови и вновь сжимает мою руку, уже сильнее, словно ему надоели расспросы.