– Вроде бы да, – я попытался встать, и мне это удалось почти, но
потом кто-то надавил на плечи, и втиснул меня обратно в кресло.
– Хорошо, пошли вон, – сказал он кому-то за моей спиной, и снова
упёрся в меня взглядом, – Марк, сконцентрируйся, и обьясни мне, что
произошло. Как получилось, что ты здесь очутился вместо Павла?
– Ты мне сначала, дядя Толя, на два вопроса ответь. Где я
очутился, и почему ты всё ещё живой? И кстати, отлично выглядишь,
операцию пластическую сделал?
Громов поднялся на ноги, за эти два года он только внешне
изменился, а взгляд такой же остался, тяжёлый и пронзительный. Я
забеспокоился, заворочался в своём кресле, огляделся.
– Ты тоже встань, пройдись, глядишь мозги на место встанут, –
посоветовал дядя Толя.
Комната, в которой мы находились, была огромной, примерно, был
тридцать на тридцать метров. Все это пространство разбивали на
равные промежутки четыре колонны под золото, хотя может, это и было
настоящее золото, на глаз не отличить. Они уходили вверх минимум на
десять метров, упираясь в белоснежный потолок. В функциональности
помещения сомневаться не приходилось – по центру стоял вполне
земной переговорный стол буквой П, по диагонали два огромных
дивана, разделенных журнальным столиком, предлагали провести более
откровенные переговоры, в других отсеках были рабочие места, я бы
посадил туда секретарей и возможно, именно так все и
предполагалось, напротив входа, обозначенного синим контуром, стоял
скромный столик буквально метр на три, с удобным креслом спинкой к
окну, и двумя не очень удобными креслами для посетителей.
За этим столом сидело создание, которое просто девушкой назвать
язык бы не повернулся. Нимфа? Королева красоты? Идеал моих
эротических снов? Когда она поднялась, вся такая прекрасная в
обтягивающем белом комбинезоне, откинув прядь белокурых вьющихся
волос, от чего идеально очерченная грудь еще лучше очертилась,
слегка прогнула свой тонкий стан, опершись руками на стол, кивнула
– мне царственно, едва заметно, а дяде Толе чуть ли не в пояс, и,
дождавшись от него повелительного жеста, скользящей походкой вышла
из этого садового участка, мои гормоны чуть не разорвали меня, как
грамм никотина хомяка. Вот честное слово, еще немного, и я бы
пересмотрел свои взгляды на холостую жизнь. Хотя бы временно. И
наплевать, что двери, в которую это сокровище вышло, не было –
просто растворился кусок стены, а потом обратно пояился.