. И если в своем зрелом выражении парадигма мультикультурализма оформилась только во второй половине ХХ в., то ее многогранное «архетипическое» содержание всецело унаследовало дух «отцов-основателей».
Уже в эпоху колониального развития сформировались многие ключевые особенности американского «национального характера». Как вполне справедливо отмечает Лия Гринфельд, «национальная идентичность в Америке предшествовала институциональному каркасу американской нации и даже национальной территории… В Америке в начале не было никакой социальной реальности, кроме той, которую поселенцы привезли с собой в собственных умах и душах»[55]. Пестрая палитра надежд и чаяний эмигрантов первых поколений пестовала ощущение особого предназначения молодой нации, уникальности ее исторической судьбы. Это «априорное» мессианское ядро американской идентичности во многом не совпадало и даже противоречило той социальной действительности, которая существовала в северо-американских колониях на рубеже XVIII–XIX вв. Но представление о том, что американская нация представляет собой уже сложившееся гражданское сообщество, зрелое в своих решениях и готовое ко всей полноте ответственности за собственный исторический выбор, пронизывает общественную мысль США той эпохи. «Мне не раз доставляло удовольствие думать о том, что независимая Америка не составлена из отдельных, удаленных друг от друга территорий, но представляет собой одну, единую, плодородную, широко раскинувшуюся страну, которую унаследовали наши западные сыны свободы, – писал один из «отцов-основателей» Джон Джей. – Провидению угодно было ниспослать эту единую страну единому народу, который происходит от одних предков, говорит на одном языке, исповедует одну религию, привержен одним и тем же принципам правления, следует одинаковым обычаям и традициям, народу, который в результате совместных усилий, борясь плечом к плечу в долгой и кровавой войне, завоевал свободу и независимость»[56].
Ощущение внутреннего единства американской нации еще в большей степени обострилось под влиянием войны за независимость. И хотя до самого конца XIX в. оно оставалось весьма эфемерным, почти искусственным (особенно с учетом социокультурного и политического конфликта Севера и Юга), уже в это время американская национальная идентичность продемонстрировала свою уникальную мировоззренческую целостность. Ее основой стало представление о нации как гражданском сообществе, чье единство зависит от признания естественно-правового суверенитета каждой личности, а не от формального закрепления того или иного социально-политического порядка. Именно в таком контексте начинает формироваться представление об особом «американском образе жизни», предполагающем безусловное право каждого человека на равенство и справедливость правосудия, свободу совести, защищенность личного пространства, отстаивание собственных интересов, любые способы самовыражения, не умаляющие свободу и достоинство других людей. «Эти принципы образуют яркое созвездие, которое освещало наш путь и направляло нас в эпоху революции и преобразований, – утверждал Томас Джефферсон. – Они должны служить символом нашей политической веры, содержанием общественного наказа»