Рос Саша у своей родной матери Авдотьи Константиновны Антоновой, слывшей красавицей. Средств, оставленных Лукой Степановичем, было достаточно, чтобы дать сыну хорошее образование. Еще в детстве мальчик говорил по-французски, по-немецки и по-английски. Музыка же была естественным дополнением к его домашним урокам. Очень любил он играть со своими друзьями на фортепиано. Занимался на флейте, самостоятельно освоил виолончель и даже сочинял для этих инструментов.
Но вместе с подобными увлечениями в его душе, а значит, и в его быту росла еще одна страсть, поглотившая затем добрую половину всех его жизненных сил.
Постепенно родные и знакомые стали замечать, как вся квартира наполнялась разными банками, стеклянными сосудами, заполненными химическими препаратами, порошками, разноцветными кристаллическими растворами. Весь дом пропах этими препаратами, и даже стали бояться пожара. А Сашу немного журили за увлечение.
И вот теперь он – известный химик, ординатор. И уже ничто не напоминает о былых проказах или незаслуженных наказаниях…
Бородин был практиком, все стремился вместить в свои могучие ладони, потрогать, проверить, ощутить. Потому работал много. Частенько оставался в госпитале после положенного времени. И от дежурств, которые происходили постоянно, никогда не отказывался.
В один из ненастных дней октября 1856 года Александр Бородин приступил к дежурству в госпитале, как обычно. Обход больных уже завершен, делать стало нечего, и он решил отдохнуть в дежурной комнате и поразмышлять о предстоящих опытах в домашней химической лаборатории.
К изумлению, ординатор обнаружил в дежурке офицера, который, явно скучая, почитывал газету.
– День добрый, – поздоровался Бородин. – Сегодня вы дежурите?
– Здравствуйте. Офицер лейб-гвардии Преображенского полка Модест Мусоргский, – представился гость. – Именно. Сегодня меня заслали в эту дыру.
– Бородин… Александр, – протянул ему руку ординатор.
– Будем знакомы.
– Так отчего же дыра, позвольте спросить?
– Я, конечно, выразился немного чересчур. Но согласитесь, ведь вы военный врач, и вам здесь подобает находиться. А я вот – боевой офицер. И что же: сижу тут, в дежурной, в госпитале, среди больных и немощных. Взвоешь, в самом деле. Вот она, служба гвардейца!
– Понимаю вас, – кивнул Бородин.
– На службе все однообразно. Скука. После службы – то же самое. Балы, танцы…