Но, серьезно, ей лучше знать. Потому что она говорит из опыта своего собственного обращения. Для НЕЕ обращение стало проклятьем. Потому что превратил ее в вампира, против воли, мерзавец, которого она искренне считает дьяволом во плоти. Это случилось в 1812 году: капитан французской кавалерии Этьен Дюпре влюбился в замужнюю русскую дворянку, в усадьбе которой квартировал его полк. Он убил ее мужа – у нее на глазах. Изнасиловал ее. И увел в ночь – сделал своей «вечной невестой». Дракула недоделанный – у самого графа, кстати, хватило совести ничего подобного не делать.
Да, Марина сбежала от «мужа» – и отомстила ему, убив каким-то дико сложным способом, включающим кол в сердце и серьезный пожар. Но ясно, что неприятный осадок остался. Она не желала себе «вечной жизни». И искренне верит, что и никто желать не может. Она поклялась никого, никогда не обращать. Меня – в особенности.
И самое смешное, что отношении меня она в чем-то права. Я и правда не стремлюсь к вечной жизни. Само по себе бессмертие, по-моему, ценность еще та: не хотелось бы оказаться в ситуации, когда умереть в принципе невозможно. И особого влечения к крови и желания быть могучим двуногим хищником я тоже не ощущаю. Мне бессмертие нужно только по одной причине – чтобы быть с ней. Чтобы никогда ее не потерять. Если уж мне так повезло, и мне досталась идеальная женщина, которую я бы никогда иначе не встретил и которая, благодаря наличию в мире говорящих котов, французских мерзавцев-кровососов и прочей мистики оказалась перенесена в мое время… Если уж так случилось, не хотелось бы расстаться с ней только потому, что смертен.
Да и ей, как мне кажется, будет без меня скучно, когда я склею ласты.
И она это, кстати, знает. Поэтому и сбежала: испугалась, больше всего, соблазна меня обратить. Когда я имел свою остановку сердца, она была очень близка к тому, чтобы нарушить клятву, обречь меня на проклятие вечной ночи, лишить возможности продолжить свой род, и все такое прочее.
Продержалась она не долго. Но может продержалась бы и дольше, если бы я не приехал с сугубо человеческим упрямством, ее уговаривать… Пытался сказать, что надо принять себя, принять меня и… жить жизнь.
И вот тут мне досталось чудо, куда более эффектное, чем все великолепные иллюзии Воланда и даже обретение Мастером долгожданного покоя.