Марина меня послушала. Она мне поверила. Она решила рискнуть.
Бог знает, почему. Может, сильно соскучилась. Может, поняла, что полезная терапевтическая разлука доставляет нам обоим такую боль, что лучше умереть, чем так мучиться. Она говорила вчера, между поцелуями, заливая мне майку слезами, что не простила бы себя, если бы вдруг от расставания с ней я пошел в разнос и причинил себе вред – в общем, пострадал бы от ее желания сделать, как лучше. Что-то такое она мне говорила про то, что, не будь Джен Эйр такая максималистка и ханжа, у мистера Рочестера руки-ноги были бы целы. Сравнение не из моего арсенала, я в дамских романах не силен, но понимаю, что она имеет в виду.
Может, просто, неведомые мне механизмы бессмертной любви все-таки оставляют вампиров такими же ранимыми и жаждущими сказки, как люди. Сказал же мне как-то ее рыжий приятель Серхио, что живой мертвец не может разлюбить, потому что не может ИЗМЕНИТЬСЯ. Их любовь – навсегда.
Я не знаю, как мне удалось убедить ее, что нам надо быть вместе, не загадывать на будущее, и пусть все будет как будет. Но убедил. И теперь мне самому нехило было бы осознать, во что я ввязался. Чего добился. За что боролся, на то и напоролся, верно? Ну вот я пока не очень знаю, на что напоролся. Я так был сосредоточен на достижении цели, что думать было некогда.
Сейчас, когда она спит на моем плече, я могу и подумать.
Какой странный, бешеный у нас вчера получился вечер! Сначала я нашел ее в застывшем в пелене тумана Кенсингтонском саду. И сердце мое перевернулось, когда я увидел, как она тоскует – и как решительно настроена меня оттолкнуть. Она плакала. Целовала меня. Пыталась отговорить. Но я знал – видел по ее глазам: не сможет. Не отговорит. Не оттолкнет. Потому, что сама сдалась.
Может, она просто действительно любит меня.
Она сделала последнее усилие, когда объяснила мне, что именно я потеряю, любя, как она выражается, «женщину, которая не может подарить жизнь». До того, как Этьен погубил ее, Марина была счастливой матерью двоих малышей. Они выросли, у них тоже родились дети и внуки, а потом и правнуки, и так далее. Теперь у Марины десятки потомков по всему свету, и она следит за ними – помогает им иногда. Она показала мне одну из своих подопечных – девочку-подростка по имени Энни, нормальную лондонскую дурочку-школьницу, разве только почему-то похожую на Марину до неправдоподобия. И объяснила: такая вот Энни, и ей подобные – то, чего никогда не будет у меня, если я стану жить с ней.