Наше настоящее – привилегированное место производства понятий и эмпирического исследования, и неважно насколько оно является историческим или теоретическим. Для Фуко проблема настоящего входит в философию через политические сочинения Канта. Вот что он пишет:
Сейчас формируется новый способ постановки вопроса о современности. В центре уже не продольное, уходящее вглубь отношение с древностью, а вертикальное отношение к собственному присутствию в настоящем. Дискурс должен учесть свою принадлежность настоящему, чтобы найти свое место, выразить его смысл и определить режим действия, подходящий для функционирования в этом настоящем. Что такое мое настоящее? Каков его смысл? И что я делаю, когда говорю об этом настоящем? Полагаю, в этом суть нового вопрошания о современности (Foucault 1986c: 90).
Разумеется, «настоящее» и то, кто «мы» такие по отношению к нему, проблематичны и обязательно должны оставаться открытыми и корректируемыми. Есть множество вариантов настоящего и множество тех, кем мы в них являемся, и они не укладываются так просто в удобные категории вроде «современного опыта», «человечества» или – даже, возможно, вопреки процитированным словам Фуко – «современности» (Dean 1994a: 52). Если мы хотим рассматривать правительность в соответствии с этосом производства понятий, а не как инструмент эмпирических наук, то я предлагаю сохранить эту открытость. Аналитика правительности сочетается с генеалогией и ее разновидностями, разными школами истории политической мысли, историей античности, политической и исторической социологией и, несмотря на различия, с разными критическими теориями. Она сочетается и с «веселыми науками», и с «несвоевременными размышлениями» на границах принятого «философского дискурса о модерне». Что такое философия, если не изготовление понятий как образ жизни? Это не то, что совпадает с интеллектуальной практикой профессиональных философов. Решаясь на риски своего рода интеллектуального диссидентства, мы не можем отказываться от тех, кто тоже критически работает с настоящим как с областью концептуального новаторства.
Когда Ян Хакинг использует выражение «историческая онтология», он вполне верно признает, что, обобщая проект Фуко, выходит за его пределы и избавляется от его политической амбициозности и политизированности (Hacking 1999: 4–5). Дело в том, что, согласно Фуко, этот проект «должен пониматься как позиция, этос, философская жизнь, в которой критика того, чем мы являемся, в то же время является историческим анализом наложенных на нас ограничений и экспериментированием с возможностью преодолеть их» (Foucault 1986c: 96). Предложенное здесь понимание области исследований, объединенных понятием правительности, проникнуто критическим этосом: его задача – выяснить пределы и возможности того, чем мы являемся, и кем стали. Его задача – понять, как способы нашего самопонимания связаны с тем, как нами управляют, как мы пытаемся управлять собой и другими, и тем, как все это обусловлено формами знания, постулируемыми различными властными инстанциями в качестве истин. Достигая ясного понимания этих пределов, мы открываем возможность действия: принять или отвергнуть их, продемонстрировать их контингентную природу или подсчитать издержки их преодоления. Прежде всего, задача критической онтологии нас самих и нашего настоящего – дать нам понимание этих рисков и опасностей, преимуществ и возможностей, чтобы мы могли начать действовать или отказаться от действий.