Правительность как исторический период и технология управления
В историческом измерении эпоха правительности, как ее описывает Фуко, – это трансформация пастырских (исходно религиозных и церковных) техник заботы о благе подданных (паствы) при сдвиге от монархического суверенитета к министерскому правлению и либеральному обществу[4]. Начало этого сдвига приходится на европейский XVI век, но целостная, доктринально оформленная технология датируется XVIII веком. В отличие от суверенной власти, которая в самом общем виде осуществляется через внешнее принуждение, либеральные режимы – это управление через свободу и лишение свободы. Институты правительности: экономическая и психологическая экспертиза, органы полицейского государства, всеобщее образование и социальное попечение, разнообразие самоуправляемых профессиональных структур и ассоциаций гражданского общества, инструменты страхования и управления рисками, развитая система гражданского права и даже тюрьмы, – позволяют решать задачи, к которым суверенная власть безразлична или неспособна. Реконфигурацию поля власти, особенно интенсивную в XIX веке, сопровождает изменение характера заботы и соответствующих ей технологий управления. Если центральную проблему суверенной власти составляет сохранность территории и династии, либеральное правление озабочено экономическим процветанием нации. В далеко эволюционировавших моделях правительности, включая ее текущую неолиберальную версию, забота о благе управляемых и их движение к экономическому процветанию обеспечиваются силами самих управляемых: их самомотивацией, самоконтролем и самопринуждением. Иными словами, в предельно либеральных формах заботы об экономическом благе уже трудно обнаружить что-либо общее с исходной пастырской установкой.
Для Фуко, предельно внимательного к историческим прерывностям и стратегическим петлям власти, этот сдвиг далек от линейного. В качестве поворотной точки в хронологии изменений можно рассматривать момент казни или отречения монарха, единственного универсального арбитра, помещенного «над» обществом в своей высшей привилегии и заботе. Однако технологии правительности и их элементы активно проектируются, дискутируются и вводятся в действие задолго до этого момента – в монархических режимах и при самой живой заинтересованности их протагонистов. Вместе с этим в структуре современных политических режимов технологии правительности тесно сплетены с волокнами суверенной власти, такими как приоритет сохранности территории, привилегии государственных чиновников или укрепление армии как аппарата внешнего принуждения. Поэтому созданная Фуко картина оставляет открытым целый ряд вопросов. В каком отношении в каждый период и в каждом обществе находятся суверенная и либеральная власть? Адресованы ли управление через свободу и дисциплинарное принуждение одним и тем же категориям населения? Как структура либеральных обществ, с их свободой и рисками, согласуется с техниками полицейского направления поведения и биополитического сохранения населения, использующих аппараты отсеивания нарушений?