Когда мы приезжали на летние вакации в родной дом, то ни о каких трудностях студенческого быта речь не шла. На первый план выступали рассказы о всяких забавных подробностях, согласно которым выходило, что жизнь студента в Киеве, это нечто романтическое, а потому безумно притягательное.
– Я хорошо помню эти ваши рассказы. Они мне так запали в душу, что не терпелось поскорее окончить гимназию и уехать в Киев, чтобы самому испытать все прелести студенческой жизни, – внезапно перебил рассказ брата Дмитрий. Потом извинился и продолжил:
– Меня привлекал Политех, где я мог бы тесно соприкоснуться с техникой, с машинами. Для вас ведь не секрет, что всякие механизмы меня притягивали с раннего детства. Ведь это только на первый взгляд кажется, что в селе, а как ни крути, но Ракитно, это большое село – ничего нет кроме полей и лесов.
Но это только на первый взгляд. На самом деле сельская провинция в своём ежедневном обиходе имеет неисчислимое множество простой и сложной техники. С раннего детства в деревне всех нас окружали, пусть иногда примитивные, но всё же механизмы: повозки, телеги, колодцы с воротом или «журавлём», прялки и ткацкие станки. С древних времён люди научились использовать энергию воды и ветра для устройства мельниц – на Роси в Ракитно была устроена плотина с мельницей, непростые механизмы которой приводились в действие огромным водяным колесом.
В нашем доме непременно были часы, охотничье оружие, граммофон, фотоаппарат, швейная машинка. В чайной общества трезвости, показывали синема с помощью настоящего чуда техники – кинопроекционного аппарата. Рядом в селе Синява сахарный завод с его аппаратами и оборудованием. Наконец, в Ракитно была железнодорожная станция, а это, прежде всего, паровозы – машины столь же огромные, сколь сложные и хитроумные.
Чёрная лоснящаяся громадина паровоза мгновенно поразила меня, – продолжал Дмитрий, – не только своими размерами, но и дивными механизмами, которые были приделаны к колёсам. Казалось, что эта машина вполне одушевлённая. Даже тогда, когда она просто стояла на станции в ожидании свистка кондуктора к отправлению, она не переставала жить своей таинственной жизнью. Паровоз попыхивал, то и дело, выпуская из трубы клубы пара. Внутри его огромного чрева что-то гудело и шумело, отчего вся эта необъятная махина подрагивала. Вдобавок ко всему периодически раздавалось резкое щёлканье, словно кто-то невидимый упражнялся с гигантским пастушьим бичом. Этот звук издавал тот же пар, выходящий из какой-то трубки. Через открытую дверь кабины машиниста можно было разглядеть блестящего от пота кочегара, который большой совковой лопатой ловко забрасывал в ненасытную топку уголь. Каждый раз, когда кочегар приближался к открытой дверце топки, пламя озаряло его лицо, покрытое чёрной угольной пылью, и оттого похожее на лицо африканского негра с картинки в книжке. Невозмутимый машинист в форменной тужурке стоял возле открытого бокового окна кабины и внимательно наблюдал за тем, как смазчик заливал масло в механизмы, не забывая, однако, краем глаза присматривать за манометром.