Пока я это все обдумывал, одновременно просматривая поток
воспоминаний Менжинского, он сам тоже проявился, приподнявшись на
локтях. Отчего и мое поле зрение тут же поменялось. И, кроме того,
я почувствовал его боль. Только теперь она еще сделалась и моей
болью. Спина болела просто невыносимо. А все из-за того, что, еще
находясь в эмиграции, этот товарищ умудрился угодить под колеса
автомобиля, который и повредил ему позвоночник. Ну вот как же
теперь жить с таким телом? Да я в свои семьдесят был крепче, чем
этот тип в пятьдесят три. Вот попал, так попал!
Несмотря на боль в спине, Менжинский отбросил со своих черных
брюк серый шерстяной плед и сел на диване. Он, прилег и задремал,
не раздевшись. Откинувшись на диванную спинку и найдя положение, в
котором боль в позвоночнике не так чувствовалась, он приходил в
себя после короткого, но тяжелого сна. Дышал Вячеслав с трудом.
Астма и стенокардия мучали его уже давно. Да еще и курил он много,
дымил почти как паровоз, добивая, тем самым, легкие и сердце. И
сейчас его рука тоже привычно потянулась к столу, чтобы взять с
него пачку папирос и спички. Потому я не удержался и сказал ему
мысленно:
— Нет уж, дружище, так дело не пойдет. Если тебе наплевать на
собственное здоровье, то мне хочется, чтобы это тело прожило
подольше. Нам еще много важных дел предстоит. А для этого надо
немедленно начинать борьбу с твоими вредными привычками.
Я даже не ожидал, что он услышит мой голос. Но, он услышал!
Отдернув руку от папирос, Менжинский удивленно крутил головой в
тщетной надежде увидеть говорящего. Еще не понял, бедолага, что я
нахожусь прямо внутри его головы. Поскольку я молчал, он решил, что
мой голос ему почудился. Потому снова потянулся к папиросам. На что
я опять сказал:
— С этого момента я запрещаю тебе курить!
К тому же, на этот раз, я попробовал подкрепить свои слова
действиями, попытавшись установить контроль за рукой Вячеслава,
тянущейся к столу. Полный контроль я пока не захватил, но
внутренняя борьба, которую я начал, привела к судорогам в
пальцах.
— Ты кто такой, черт побери, чтобы мне запрещать? — наконец-то
ответил он мне так же мысленно, разминая сведенные пальцы другой
рукой.
Я пошел на хитрость, сказав:
— Я твой внутренний голос, твой инстинкт самосохранения. Слышал
о таком? Так вот, я включился, поскольку положение критическое.
Если с этого момента не будешь меня слушаться, то жить тебе
остается недолго. В апреле следующего года тебя инфаркт прихватит,
а в мае тридцать четвертого помрешь.