Так что, если это и интимный массаж, то тот, который делают на
дыбе. Но, как по мне, так это соразмерная плата за почти
безграничную власть над Смертью и Тьмой.
Мара скрещивает изящные руки под объемной грудью, которую
терзают ладони теней. Она вздыхает:
-- Печально...
Вышагивая по дуге, богиня скользит презрительным взглядом по
влажным, покрытым мхом и плесенью стенам пещеры. Пока она находится
ко мне спиной, мои губы сами собой растягиваются в победной
улыбке.
Эта дурочка и вправду пришла сюда...
Натолкнувшись на массивный корень, Мара перешагивает его и
скрывается за стволом Древа Смерти.
Мое тело заточено в его ствол вот уже девять с лишним
десятилетий. Оно -- моя личная тюрьма.
Древо Смерти питается и растет за счет своей жертвы, ее
магической и жизненной силы. Я не встречал задокументированных
свидетельств, чтобы оно вырастало больше трех-четырех метров в
высоту и двух-трех в обхват. Наверное потому, что раньше в него не
запечатывали бессмертного.
За девять с лишним десятилетий моего заточения Древо Смерти
выросло на десяток метров в высоту и вороны знают сколько в
обхвате. Лысая крона давно пробила свод пещеры, и Мара, описав
круг, останавливается под лунным светом. Он только подчеркивает
мраморность кожи Бледной Богини.
Она снова вздыхает:
-- Печально, что кто-то, вроде тебя, прозябает в такой
отвратительной дыре. И за что? За какую-то маленькую
шалость?
Богиня Смерти передергивает плечами и хмурится. Тьма под ее
стопами сгущается, нарастает, и вскоре Мара оказывается наверху
черной двухметровой волны. Она относит свою госпожу к Древу
Смерти.
Очаровательно-сочувственное лицо богини оказывается прямо
напротив моего.
-- Скажи, ты раскаиваешься, Аластор?
Перед глазами вспыхивают горящие деревни и города. Легионы
демонов умерщвляют мужчин и женщин, стариков и детей. Они лишь
отдаленно напоминают людей. Но их агонизирующие крики въедаются в
память не хуже человеческих, и их не вытравить, совсем как красное
вино на белой скатерти.
Сухой, покрытый язвами язык едва волочится, но мой голос
тверд:
-- Нет.
Тонкие брови Мары взлетают. На ее лице застывает маска мирового
сочувствия, совсем как у сестер Ордена, которые встречают тебя
перед плахой, чтобы отпустить любые грехи.
Она спрашивает:
-- Почему?
Казни и агонизирующие крики сменяются омерзительными ритуалами
под покровом ночи, обглоданными костями младенцев и их родителями,
превращенными в ездовых животных. А вокруг пылающих деревень и
городов разливаются алые озера и реки -- выгребные ямы и сточные
канавы, до верху залитые кровью и забитые вонючими потрохами.