— Роналд, прин-шу сваи глуб-чайшие, —
пошатываясь, он поклонился огру. — Пари придеца атлжить.
Огр громко икнул, от чего пудель на
его коленях подскочил до потолка и также мягко приземлился
обратно.
— Пнимаю, — отозвался огр.
— Увжаемый, — обратился Стью к
трясущемуся мужчине. — Пройдемте са мнй.
Орк взял его рукой за плечо, дернул к
себе, замахнулся кулаком. Помню, что я моргнул и в следующий момент
мы втроем стояли рядом: я, слева от меня Стьюи, а справа тот мужик.
А по обе стороны от него и меня еще куча людей. Положив руки друг
другу на плечи и встав в ряд, мы бодро плясали какой-то танец. Хуй
знает, откуда я его знал, но тело двигалось само в ритм того
деревенского ансамбля, что был на втором этаже и лабал для нас.
Я повернул голову. Мир пошел кругом.
Кое-как устояв на ногах, я огляделся.
— Мия! — выкрикнул я. Но веселье было
в самом разгаре.
— Мииия! — снова потянул я, слыша,
что меня никто не слышит.
Я повернулся вокруг себя. На меня
наткнулось не менее пьяное существо, похожее на антропоморфного
слона карликового размера.
— Да что ты тут СЛОНЯЕШЬСЯ под
ногами-то, — спросил я его и, подвинув в сторону, зашагал
дальше.
— ЯИИИММ! Тьфу ты, МИИЙЙАА! — вопил
я, цепляясь за поручни на лестнице и карабкаясь, словно на Эверест.
Ну или какая у них тут самая высокая гора.
В ответ мне никто не отозвался.
Картинка уже не просто мазалась. Она то меркла, то возникала вновь.
Меркла и возникала вновь.
Помню, что меня начало мутить, я
вышел на улицу, зашел за таверну и принялся блевать.
Краем уха до меня снова донеслось:
«это что, вызов?» я не ответил, меня накрыл спазм и темнота.
А дальше все стало, как там говорят,
как в тумане. На улице уже светало. Вернулся в таверну. Спросил у
Розетты, где я могу умыться. Дальше помню, что уже оказался в
кадке. Точно не сам. Чьи-то пальцы ласкали меня по плечам, водили
мочалкой по изможденному за день телу.
Темнота. Кто-то шел со мной под руку,
неудачно поднимаясь по лестнице. Скрип петель. Я стягивал с себя
все вещи. Не только с себя. Темнота. Чье-то горячее дыхание.
Тошнотворная сирень и не менее блевотный крыжовник. Чувство
эйфории. Чувство наслаждения. Горячее чувство, которого раньше
никогда не испытывал так ярко.
Жара. Помню, что я стою у распахнутых
створок окна своей комнаты. Я дышу, но перед глазами все еще плывет
так, словно я под водой. Из трех лун видна только одна, и та
закатывается уже за горизонт. Снова темнота, удушливая и тесная. К
моему телу пристает чье-то еще. Нежное, теплое, мягкое и упругое.
Но все, как в зыбком песке. Память хватается за фрагменты, как за
соломинку, но ничего не помню.