Искупление. Цена возмездия - страница 3

Шрифт
Интервал


- Он хочет получить чистую девушку в жёны. Но я его заверил, что ты девственна.

- Что? – голос почти пропал от волнения. – Вы запросто обсуждали столь интимные детали? Я, по-твоему, животное? А как же моё чувство достоинства? – вскочила из-за стола, ощущая дурноту. Как так можно? Этот Станислав меня не знает, но зато выдвигает условия относительно моей невинности, а отец воспринимает это чем-то нормальным. Он совершенно помешался на деньгах! Сделка важнее чувств его единственной дочери…

- А ну, сядь! – рявкнул папа, и я, как всегда, подчинилась, опуская руки на колени и сжимая пальцы в кулаки до боли.

- Смотрины состоятся через две недели. Ты должна показать себя с лучшей стороны. Тебе ясно?

- Да, - ответила одними губами. В душе творилось нечто невообразимое. Даже в самых диких кошмарах я не могла представить, что меня будут буквально продавать, как рабыню на рынке. Сбежать не получится, отец найдёт меня в любом уголке Земли, поэтому я надеялась, что мне улыбнётся удача, и будущий муж станет более терпимым, чем родитель. О любви я не мечтала, но о глотке свежего воздуха… Если я понравлюсь супругу, то, возможно, он сделает поводок чуть длиннее?

Сейчас все надежды рухнули. Один вопрос про девственность расставил все точки над «и», разбив все мечты на мелкие осколки. Было невыразимо мерзко. Хотелось залезть в душ и как следует помыться.

- Не делай такое оскорблённое лицо, - отец хмуро на меня посмотрел. – Подумаешь! В мусульманских странах после первой брачной ночи до сих пор вывешивают простынь на всеобщее обозрение, как доказательство чистоты невесты. Желание мужчины получить целомудренную жену – это нормально.

«Только не таким образом», - крутилось в голове, но я, естественно, ничего не сказала.

Ужин прошёл в напряжённом молчании. Даже любовница отца, всегда его поддерживающая, в этот раз предпочла сделать вид, что это дело вообще её не касается. Удивительно, но впервые я ощутила, что она безмолвно встала на мою сторону. Меня она перманентно раздражала, но сейчас я испытывала к Виктории чуть ли не всепоглощающую благодарность.

Мамы я не знала, отец всегда был жёстким, категоричным и принципиальным. Ни разу я не видела нежности в свой адрес. Даже элементарной поддержкой не была избалована. Изредка меня жалела экономка, видя, что я в очередной раз плачу, забившись в укромный уголок. Она приносила мне вкусности и гладила по голове. Выросшая в дефиците тепла, я даже такую мелочь, как молчание папиной подстилки оценила.