Я подивился тому, как быстро славный герой Нагорный превращается в Вышинского, но промолчал.
Эти влажные глаза в тени невероятных ресниц интересовали меня куда больше всех Нагорных вместе взятых вкупе с Вышинскими.
И я коснулся губами уголка этого темного карего озера.
- Господа, мне кажется, здесь не совсем место, - услышал я голос доктора Лошаря где-то за спиной.
И Маринкины щеки налились краской.
- И Артур еще очень слаб, - добавил врач.
С последним утверждением в некотором смысле я бы совершенно не согласился.
- И в десять часов больница закрывается для посещения. Извините, Марина Леонидовна, но правила общие для всех.
Я, наверное, посмотрел на него, как на врага. Но делать было нечего, и мы с Мариной попрощались до завтра.
Утром ко мне пришел отец.
- Привет Артур! Доброе утро, господин генпрокурор.
Нагорный полусидел на кровати, но это было единственное его достижение. Подняться не пытался, да и не давали врачи.
Отец встал у окна и сложил на груди руки. По сравнению с несколько брутальным генпрокурором он смотрелся вольным художником, а не адмиралом.
- Прошу меня простить, но я, к сожалению, не могу вас покинуть, - сказал Нагорный.
- Вы нам не помешаете, господин генпрокурор, - ответил отец. – Артур, со мной связался твой адвокат. Он говорит, что ты отказываешься подавать апелляцию, хотя шансы неплохие.
Нагорный закинул руки за голову, поморщился от боли, но позы не поменял.
- Мы с Артуром решили, что он как честный и законопослушный человек, как только выздоровеет, поедет в Центр, и не будет заниматься лишним словоблудием.
- Артур, - повторил отец, полностью проигнорировав тираду Александра Анатольевича, - тебя что теперь господин Нагорный консультирует?
- В какой-то степени, - сказал я.
- А тебе не кажется не слишком разумным брать прокурора в качестве адвоката?
- Ты считаешь, что надо подавать?
- Безусловно. Во всем надо идти до конца.
- Угу, - вмешался Нагорный, - даже если ты не прав?
- Даже если не прав, - сказал отец, - чтобы не отучиться бороться в остальных случаях.
- Не досидели, мсье Вальдо, - заметил Александр Анатольевич. – Еще бы полгодика. Для ровного счета: не девять с половиной, а десять. Надо Ройтману поставить на вид: недоработка!
И глаза Александра Анатольевича приобрели тот самый службистский льдисто-стальной цвет.