Хуже всего была еда. Кормили так,
что беднейшему смерду-безземельнику впору бы — хлеб из самой
дешевой муки-смесовки, похлебка из полугнилых овощей, в которую
только по большим праздникам кидали ошметки залежавшейся рыбы или
старого вяленого мяса. Пока на страже был молодой воин Чаян, Белу
перепадали радости вроде узвара из яблок и слив или ломтики
хорошего пшеничного хлеба, которыми побрезговал сытый
воевода-начальник крепости. Однако добряка Чаяна убили в одной из
пограничных заварушек, пришел Другак и сразу взял быка за рога —
объявил узникам, что отныне только ему решать, как они жить должны.
Решал же, пользуясь своей властью над беззащитными людьми и
ежедневно доказывая им, что нрав человеческий, не смягченный
добротой и воспитанием, убог и мразотен. «Будете жаловаться кому на
меня — сделаю так, что очутитесь за стеной, а там кочевники ходят,
потащат вас на арканах псам своим на забаву, и косточек не сыщут!»,
— такова была обычная его приговорка во время выдачи ужина.
Сказавши угрозу, Другак ржал и щелкал Бела по носу или по затылку,
так ведь смешнее.
Сначала Негослав подбадривал Бела,
потом перестал, погрузился в себя. Болезнь пришла к нему на третий
год заключения, быстро измотала и наконец швырнула в лапы
смерти.
***
Бел плохо сознавал, что тело его уже
остыло до опасного предела. Однако едва тлевшая в печурке щепа
вдруг запылала, затрещала, хотя никто к ней не подходил. По стенам
заиграли рыжие и алые отблески, кусачие твари куда-то сгинули. Ему
удалось смежить веки и задремать. И кошмаров уже не было. Будто со
смертью Негослава призрачный летун решил щадить Бела...
На рассвете, который молодой слепец
определял уже не глазами, а каким-то иным чутьем, Другак громыхнул
дверью и на удивление дружелюбным, даже заискивающим тоном
молвил:
— К вам тут послы приехали, государь
княжич... Из самого стольного града, стало быть. От самого князя
Осмомысла. О как!
От новоприбывших пахло свежим
воздухом, довольством, радушием — всем тем, что Бел считал уже
побасенкой.
— Здрав буди, государь княжич, —
заговорил один из них, и Бел беспокойно заерзал на своей гнилой
соломе. Лица, как бы увидеть их лица! — Весточку добрую привезли
как раз к твоему тринадцатому дню рождения: князь Осмомысл дарует
тебе великую милость и призывает к себе, дабы учился ты всему, что
подобает его наследнику. Получи же плащ с его плеча и хлеб из его
родового очага, как знаки приязни, и возблагодари светлых богов за
такой счастливый исход...