Хитер и тонок оказался Осмомысл —
одним ударом убил всех зайцев, и милосердие показал, и соперников
обезвредил, и намекнул, что все до единого светлые боги отныне
стоят у его престола и охраняют от Темновида Истребителя и страшных
его порождений. А с кем светлые боги, с тем и удача всегда.
Бел помнил все, как будто это
случилось мгновение назад: дорогу на повозке и злые шуточки
охранников, темный от гнева лик и зубовный скрежет отца, свежий
осенний воздух с дымком, первые ливни и серую пелену туч в небе,
ночевки в бедных избах и участливые лица деревенских баб, качавших
головами и исподтишка совавших маленькому княжичу ломти ржаного
хлеба или печеные яйца — простую, но бесценную милостыньку...
Помнил он и крепость-заставу Соколку у самой границы княжества,
вознесшую три башни к небесам, и бледное лицо палача, туго
стянувшего вокруг его головы тяжелую вонючую повязку; снять ее Бел
не мог, руки и ноги ему связали накрепко. По истечении суток глаза
будто огнем взялись, и боль одолела так, что крик рвался из его уст
сам собой, до икоты и хрипа. Он сорвал связки, рядом кричал отец...
Но никто не приходил еще сутки, а когда повязки сняли, мир пропал,
погрузился во тьму без единого проблеска.
Двое слепцов, отец и сын, стали жить
в темнице. Хотя жизнью это назвать и язык не повернется — так,
тянули тягло, как две клячи, прикованные к мельничному колесу.
Ночами снились Беломиру странные сны: кто-то прилетал в его затхлый
угол, шелестел крыльями, садился вначале в изголовье, потом в ноги
и начинал дышать палящим жаром. Один раз Бел не выдержал, закричал,
отчего отец пробудился и отругал его, вместо того, чтобы утешить и
утереть сыну слезы. Негослав никого не чуял в темноте. Летун был
лишь Беломировым гостем, призраком. Так что после юный пленник
приноровился класть под голову острые соломинки — когда страх
достигал пика, они кололись и пробуждали его.
Пока можно было гулять во внутреннем
дворике крепости, утоптанном до состояния камня и без единой
травинки, Беломир старался надышаться, напитаться хоть такой жалкой
волей. С наступлением холодов прогулки запретили. Может, боялись
побега? Хотя куда калекам бежать без подмоги? Да и одежды теплой у
них уже не было, кроме тонких овечьих накидок-одеял.
Запретили почему-то даже баню, это
оказалось особенно мучительно для чистоплотного княжича. Кровавые
расчесы зудели порой так, что хотелось кожу с себя снять и выкинуть
на потребу бегавшим между перекрытий крысам. А той воды, что
выдавали на день, едва хватало на скромное умыванье и полоскание
рта. Он ухитрялся при этом чистить зубы уцелевшим еще с воли
платком, натертым взятой со стены сушеной известью.