– Никто больше не будет кусать людей, – наконец ответил он на
вопрос Шаровой. – Я не позволю.
Рита взяла Лагунова за руку и поднесла губы к его уху. Хватка
пальцев была нежной, и в то же время требовательной.
– Ты не хочешь крови? – спросила она.
Шарова говорила с лёгким придыханием, точно дразня его
собственным вампирским желанием и готовностью всецело отдаться ему.
Она стала пиявицей, призванной служить своему стратилату – Валерке.
Вампирская природа диктовала ей новые инстинкты – защищать, кормить
хозяина и в случае необходимости отдать за него жизнь. Голод Риты
не был её собственным – это был голод Лагунова.
Осознание того, что отныне ему придётся удерживать не только
собственную жажду крови, но и охотничьи позывы Риты, придало сил и
уверенности в собственном решении. Людей никто кусать не будет. И
неважно, какие трудности ждут их из-за этого выбора. Они что-нибудь
обязательно придумают.
– Ты тоже не хочешь, – сказал он, взглянув Рите в глаза.
Та мгновенно отстранилась и выпустила Валеркину руку. Повинуясь
требованию древней крови внутри хозяина, Шарова приняла обречение
на вечный голод. Ей не нравилось это, но кто она такая, чтобы
перечить своему стратилату. Его воля непогрешима. Он заботился о
ней. Значит, в страдании её и его счастье.
– Мы больше не вернёмся? – спросила Рита.
Да, изначально у Валерки был такой план. Идея, посетившая его
ещё перед схваткой с тысячелетним стратилатом, до этого момента
казалась ему хорошей. Тогда он боялся сражаться с Глебом, боялся за
друзей и родных и хотел уехать с вампирской плитой куда-нибудь
далеко, отвлечь древнего кровососа от близких. И всё же из поединка
он вышел победителем. Теперь, казалось, всем, кого он знал, угрожал
разве что он сам. Однако глаза стратилата не обманывали его – в
Куйбышеве были и другие вампиры. Остановить их кроме него было
некому.
– В городе есть ещё стратилаты, – сказал Валерка. – Мы избавимся
от них, а потом уедем.
– Их много?
– Один точно.
Он легко поднял Риту и разместил на руках, точно невесту. Она
обняла его за шею и уткнулась лицом в футболку на груди,
выглядывающую из распахнутой джинсовки с белым мехом. Он не грел ни
его, ни её. Они оба были порождениями тьмы, и холод их больше не
пугал. Под ногами шуршал настоящий сугроб из жёлтых и уже
коричневых листьев. Вверх поднимался запах их разложения. Голый лес
вокруг усадьбы безмолвствовал. Одни шаркающие шаги Валерки и хруст
редких веток под ногами раскатывались в стороны у оснований
деревьев.