— Занавески положено, рушнич… — начала было перечислять бабка, подпирая голову в цветастом платке, но на неё шикнули, и гостья продолжила:
— Рубашку я утром отправила, да не успели отнести, видать — в другой был Иванушка. Да я и не думала про то уж — чуть не опоздала. Заснула на столе прям, и ко́ли б не девки, что одевать пришли, не явилась бы! А дале думала — обвенчают, так я и похорошею. Да не сработало колдовство. Я вот… — тут она быстро взглянула на притихших детей, но потом нехотя тише призналась: — думала, что как девичества лишусь, так и падёт-то проклятье Кощеево. Да побрезговал царевич. Не случилось.
— А бежала-то почему? — не выдержала мельничиха.
— Испугалась. Не смогла боле… — потупившись, ответила Василиса, глядя на свои сцепленные в замо́к рябые руки. — Семь ночей опосля венчания я царские задания выполняла. Понравилось царю-батюшке рукоделие моё, вот он и испытывал меня. Я-то — хозяйка умелая, всё могу, да откуда ж ему знать-то про то? Вот и пекла́ ему, серебро чистила, вышивала, ковёр даже выткала. Да медленно всё у меня получалось, как закончу — уж заря на дворе рассветом разливается, пора нести царю готовое, не до замужества мне. А Иванушка всё хмельной приходил, ложился спать, да куда ж я его будить-то буду? Почти и не видались с ним… Я от царя — а он уже с дружиной в чисто поле уехал! А как вечерять садились все вместе, братья его шутки про меня шутить начинали, он чарку за чаркой и пил, кричать начинал.
А на неделю царь-батюшка пир устроить решил. Как я ковёр соткала, принесла ему, подарил мне бусы янтарные и сказал, что порадовала я его, и зваться теперь буду не Жабой-Васькой, а ласково, по-царски — Царевной-Лягушкой. И, мол, пришло время меня народу заморскому показать, послам представить. Сказал, что де́вицу-мастерицу прятать негоже, раз завелась в семье такая…
На чуть просохшем лице девушки промелькнула улыбка, но тут же увяла, и Василиса продолжила:
— Иванушка тогда со мной ехать отказался. Коня оседлал и в поле поехал. А мне велел самой вечером добираться. Вот я и решила, что к Бабе Яге сбе́гать успею, чтоб помогла. Она у нас в избушке почти под стенами града стоит, аккурат на середине пути к деревне нашей, я засветло обернулась! Пришла к ней — и в ножки. Как мне перед послами-то в таком виде, ко́ли даже братья-царевичи потешаются? И так меня за диковинку в царских палатах все держат, а уж послы-то по всему миру ославят! Мне-то нестрашно, да Иванушка больно кручинится. Как в терем ни вернёмся, всё ругается, ежели сразу в пол с хмеля не падает.