Они все собрались возле потайного выхода. За железными воротами начинался древний каменный туннель, ведущий из собора прямо за стены города. Под землей дул холодный ветер. Авель и Аша сидели на лошадях, плотно закутавшись в плащи и понурив головы. Позади них стучали копытами две лошади, запряженные в деревянную телегу. Черный брезент высоко поднимался над повозкой, скрывая под собой сумки и ящики с оружием поверх двух свинцовых гробов.
«Почему не дать мне грузовик? Лошади, конечно, не так заметны, но разве не это нам и надо?»
Палач запрыгнул на свою лошадь и заметил, как Авель хмурым взглядом рассматривает нового компаньона. Немезис залезал на своего жеребца. Конь громко заржал, когда исполинское тело мужчины водрузилось ему на спину, заставив животное сильно осесть. На немезисе блестели черные облегающие очки, скрывающие от Аши и Авеля желтый глаз. Однако палач видел, что юноша был уже нехорошо настроен по отношению к новому путнику. Аша же без особого интереса посмотрела на мужчину.
– Он очень большой, – она придержала лошадь отца Каина, когда та было дернулась в сторону ворот. – Это тот грешник?
– Да, – ответил он, хмуро глядя на Авеля. – Не заговаривайте с ним и не смотрите на него. Особенно ты, Авель.
Юноша отвел голубые глаза от мужчины и посмотрел на священника.
– Как скажете, отец Каин, – он дернул узды и отошел чуть вперед.
Палач еще некоторое наблюдал за Авелем, теша себя надеждой, что поездка пройдет без происшествий, хотя в это верилось с трудом. Ворота со скрежетом отворились. Священник накинул широкий капюшон на голову и направил лошадь вперед по полузатопленному коридору канализации.
Все время, пока всадники ехали по полузатопленному туннелю, среди них царило молчание. Аша и Авель держались поодаль от повозки, что покачиваясь, скрипела позади. Серафим сидел с опущенной головой и смотрел на плескавшуюся под копытами лошади воду, а девушка держала перед собой фонарь, направляя столб света в даль коридора. Зловонные испарения клубились и растекались по потолку.
Молчание давалось палачу тяжело. Каин ощущал напряжение, точно каждый хотел что-то сказать, но из последних сил сдерживался, дабы сохранить мнимый мир. Именно слов, которые могли прозвучать в любой момент, и боялся священник. Он хотел заговорить первым, лишь бы уже разрядить гнетущую тишину, но не отваживался. Риск, что разговор зайдет о их компаньоне, был безумно велик.