Переезды я не любила. Случайный секс – тем более. Ну,
выяснилось, что не люблю, ибо такого конфуза со мной ранее не приключалось.
– Да чтоб тебя приподняло да перекорёжило! – заорала
я, когда несущаяся телега обрызгала грязью новое платье.
– Сама по сторонам смотри, слепошарая! – не остался в
долгу извозчик, даже не обернувшись с козел.
Вот хам! Для кого дорожные правила писаны?!.. «Обозам
по городу надлежит ездить размеренно, пропуская пеших горожан, а конным
всадникам – трусцой, ежели не имеется на быструю езду особого разрешения… В дни
слякотные и дождливые кучерам должно навешивать особые фартуки на колёса, дабы
не портить грязью клумбы и одежды уважаемых жителей»…
Какой-то дамочке впереди тоже досталось, и ещё одной,
а потом визги и проклятия переросли в тихий растерянный гул. Я пригляделась
вслед наглому извозчику.
Крепкая лошадёнка растерянно заржала, перебирая ногами
в воздухе. Извозчик пока ещё не понял, что происходит, но спустя несколько
секунд тоже завопил. Телега, всё ещё крутя колёсами, плавно и торжественно
воспаряла над мостовой. А крепкую конструкцию уже будто сжимала невидимая рука,
заставляя доски изгибаться волнами.
– Ой-ёй, – тихонечко произнесла я и поспешила
убраться.
– Ты-ыы!.. – взвыл извозчик, отыскав меня взглядом с
высоты. – Ведьма! Держи ведьму!!.. Это всё она!..
Но я уже завернула за угол. И ничего я не ведьма.
Ездить просто аккуратнее надо.
Выглянувшее после дождя солнце располагало к
прогулкам, и я всё же решила наведаться к Натану, проверить одну догадку.
У моего давнего приятеля – доброго, чуткого и
заботливого – был лишь один недостаток, мешавший нашей дружбе.
Натан, чьё восторженное и романтичное сердце не
терпело пустоты, после очередного драматичного расставания вдруг решил, что отныне
влюблён в меня. И донимал своим чувством весь последний месяц. Безответные
страдания Натан ценил не меньше взаимной любви, а потому вовсю упивался ими.
Натан влюблённый был страшен. Не зная сна и отдыха, он
сутками напролёт читал под моим окном плохонькие стихи и выл серенады. Мотался
за мной хвостиком, увещевая принять его любовь. Восхищался мною и упрекал в
жестокосердии. Ныл, плакал, был прилипчив и вездесущ.
Я предпочла действовать, не дожидаясь, когда его кратковременное
чувство схлынет само собой. Больше двух месяцев вечная любовь Натана обычно не
длилась, но моего терпения уже не хватало. И после очередного обвинения в
холодности и нежелания дать ему хоть крохотную надежду, я пошла ва-банк.