Немая сцена «Те же и кардинал» вышла
короткой. Королева раздувалась и краснела, переходя то ли на ля, то
ли вообще не си. «Ща бабахнет», – думал Людовик и тихонько
отодвигался, потому что знал характер маменьки.
Грянуло так, что летописцы заикаются
до сих пор. Мама-Италия с её темпераментом блеснула риторикой и
обрушила на кардинала словесный водопад из не самой приятной на
свете субстанции. Ришелье был обвинён во всех смертных грехах, а за
компанию и в несмертных, назван грязью-тряпкой-мерзавцем, сравнён с
содержимым ночного судна и руган множеством других нехороших слов.
Время шло, невидимый хор комментаторов за кадром вскрикивал «Мама
миа!», король постигал новые уровни темперамента мамы, а заодно уж
открывал для себя новые грани лексики, кардинал…
Кардинал таки понимал, что нужно было
что-то предпринять. Что-нибудь неожиданное, стратегическое и
блестящее. Что-нибудь такое, чтобы разом повернуло к нему
короля.
«А, с заговором де Шале прокатило, –
прикинул Ришелье. – И вообще, мужчины же чувствительны к
слезам!»
Тут он упал на колени и начал
рыдать.
– А-а-а-а-а, простите меня, грешного!
– заливался кардинал слезами размером с жемчуга Бэкингема. –
О-о-о-о, верните мне своё доверие! Ы-ы-ы-ы, я весь у ваших ног, я
такой смиренный и жалкий!
Королева-мать от такого поворота
событий только вошла в раж и принялась тыкать в Ришелье пальцем и
восклицать:
– Ну, вы это видели, да? Вы этого
гада видели? Нет никаких моих возможностей его терпеть, или он или
я!
– Хныыыы, – преисполнялся смирения
Ришелье. – Ну, тогда я молю об отставке. Потому что ясно же, что
король выберет, и вообще, как это можно – мать-то с сыном
разлучать. О-о-отпустите меня в Гимала… в смысле, душу на
покаяние!
Людовик тем временем пытался
осмыслить – а выздоровел ли он вообще или он всё ещё где-то
валяется в горячке, и горячка шлёт ему какие-то странные сигналы.
Маманя ругается и обвиняет. Кардинал рыдает и заламывает руки
(точно ничего нигде не перепутали?). Возможно, стоило с минуты на
минуту ожидать вереницу покойных Бэкингемов в неглиже и с
брульянтами в труднодоступных местах.
Кроме того, внезапно как-то
оказывалось, что с чисто христианской точки зрения Ришелье-то как
раз ведёт себя много пригляднее, а королева-мать устраивает
безобразную сцену с выбором между нею и слугой! От всего этого
бедного религиозного короля плющило не по-детски, и он выбрал
логичный выход «Прочь из дурдома».