– В каком смысле – «арестовать»? Но я
же… почти что министр…
– А-а-а-а! В какое изгнание, это
какая-то ошибка!
– Меня нельзя в Бастилию, я
Бассомпьер!
– Как это то есть – «рубить голову»?
Но я же… маршал Франции Марильяк…
– Кто-нибудь, скажите
королеве-матери, что она как-то не так запрограммировала
короля!!
Королева-мать уже сама понимала, что
наманипулировала что-то не то. Когда получила предписание
отправляться в ссылку в Компьень. Туда она и поехала, бормоча про
какую-то медаль имени Одиссея и про злосчастную задвижку, которую
очень, очень надо было запаять намертво.
А Ришелье после этого обрёл
нереальную крутость и превратился во всесильного министра, каким мы
его привыкли видеть в разных там книгах и фильмах.
А один из литераторов, которые при
Ришелье подвизались, заметил, что тот самый день 11 ноября 1630 г.
можно точно назвать днём дураков или «днём одураченных». Потому что
никто же не мог представить, что король между мамой и Ришелье
выберет последнего.
И очень зря. От Ришелье, в конце
концов, сплошная польза и котики, а от Марии Медичи – сплошь
интриги с долгами и попугаями.
Мария Медичи не была бы собой, если
бы покинула нашу сцену просто так. После «дня одураченных» она ещё
поприсутствовала на королевских советах, притом, делала вид, что
кардинала в упор не видит (какое-такое Ришельё? Никаких ришельёв не
знаю).
И всё прошло бы нормально, и
помирилась бы мать с сыном, но тут в бедовую головушку Дитяти
Франции пришло, что раз мама (не Франция, а та, что настоящая)
ругала кардинала, то надо продолжать до победного! Так что Гастон
как-то раз заявился прямиком в Пале-Кардиналь с воплями: «Ришелье,
выходи! Выходи, подлый трус!» – а потом толкнул зажигательную речь
в духе: «Да мама тебя облагодетельствовала по самое не могу, а ты
её чернишь и предаёшь, и вообще, тебя спасает только твой сан!»
– И ещё немного гвардейцы и коты, –
не согласился Ришелье. – Стоп, а как на это отвечать-то? … а где
Месье, собссно?
Месье поступил по своему основному
кодексу: «Нагадил – беги» и произвёл до того стремительное
отступление, что оказался аж в Орлеане. И это он сделал правильно,
потому что разбираться с милой выходкой братишки прискакал аж сам
Людовик из Версаля.
– Только не надо опять рыдать, –
предупредил он кардинала. – Сказал– защитю от всех врагов! Кстати,
насчёт врагов – а не матушка ли моего братца-то на вас науськала? В
Компьень!