Тогда Ришелье решено было сглазить,
но защита в виде четырнадцати котиков отразила порчу, и дела
королевской матери начали плохеть. Содержания её сын лишил из-за
всяческих интриг и хамского тона в письмах. Испанский король на
нервные вскрики «Пиастры!» так же нервно вскрикивал: «Не дам!!» – а
потом с каким-то совсем уже не испанским акцентом интересовался, а
не хочет ли таки дорогая тёща проехаться к каким-нибудь другим
зятьям?
А тут ещё началась наконец война
Франции и Испании, и королева с её двумя вечными припевами «Ришелье
– сволочь» и «Дай миллион, дай миллион» стала совсем неуместна, ибо
о первом все знали, а второго не хватало самим. Потому Марию Медичи
щемили обысками, зажимали денег на содержание и всячески намекали,
что тёща подзадержалась в гостях.
– Полундр-ра! – не растерялась Мария
Медичи и сиганула вместе с попугаем в протестантскую Голландию. Но
там тоже всем очень быстро надоела, ибо вела себя примерно как тот
же попугай: постоянно жрала ресурсы и орала заученную фразу про
Ришелье, который придёт и забодает-забодает. А ещё злостно нарушала
голландский этикет – например, не давала прошаренным голландцам
целовать себя в губы (никаких тебе, понимаешь, страстных
брежневских приветствий от этих итальянок!).
Потому голландцы королевскую мать (её
так!) тоже сплавили. По морю, как им привычнее. На сей раз к ещё
одному зятю – королю Англии.
Бедный Карл почему-то не проникся
ситуацией: «Здравствуйте, я ваша тёща, я приехала к вам из Франции,
где много диких-диких ришельёв». И денег, по английской жадности,
вообще не дал. Тем более что тёща принялась строить прокатолические
интриги (в стране, где основная церковь – англиканская). Так что и
здесь Медичи как-то не загостилась. Мягким намёком на
нежелательность её пребывания на английской земле стали орущие
толпы с камнями и факелами вокруг её особняка. А потом уже зятёк
дал более жёсткий намёк и выдворил тёщу.
Тут нужно сказать, что королева-мать
любила жить на широкую ногу: чтобы дорогие подарки, драгоценности,
фавориты, вот это вот всё. Так что должна она была буквально всем в
Европе кругленькую сумму до четырёх миллионов ливров. В попытке
раздобыть немножечко пиастр королева-мать даже попыталась
помириться с Ришелье через его племянницу Мари Мадлен. Звучало это
как-то так: «Да вы только пустите меня назад во Францию, а я буду
жить, где скажете… ну, или дайте денег…» Ришелье разжалобился,
прислал 100 тысяч ливров и пообещал ещё 300 тысяч в год от короля,
если королева возьмётся за ум, перестанет в интриги и будет
паинькой.