Дело было за кардинальской
шапкой.
К тому времени Люинь – это выходец-то
из низов и ни разу не военный – выпросил себе маршальский жезл.
Ришелье полагал, что за свои заслуги ему тоже нужно что-нибудь да
дать, но Люинь с королём ловкого фаворита королевы-матери не любили
и хотели ему дать не кардинальскую шапку, а просто по шапке. И тут
в ход пошли кошачьи качества кардинала – мы же помним, что кошки,
даже если падают, приземляются не с грацией картошки? Ну и вот.
Люинь как-то поехал воевать, воевать
не доехал, да и помер от скарлатины. Ришелье быстренько постарался
уничтожить все следы влияния бывшего фаворита и втиснуться на его
место. Так что он потихоньку начал завоёвывать симпатии короля,
виртуозно при этом сидя на двух стульях и поддерживая одновременно
короля и мать его Марию Медичи.
Ещё год Людовик пытался всё-таки
отпихаться от настырности Ришелье и обещал кардинальский сан вот
прямо… ну, в следующем году, может быть… столько дел, столько дел.
Но Ришелье, перефразировав библейское «Стучите – и отворят» в
«Долбайте – и задолбаете» всё-таки короля прожал и стал
кардиналом.
Поржав и побегав жеребцом на радостях
от долгожданного сана, Ришелье тут же поставил новую цель: стать
кардиналом и министром одновременно. Мария Медичи была, что
называется, только за – так что к сорока годам Ришелье таки стал
кардиналом-министром, а после подмял под себя и весь Совет. И тут
же с одного стула убежал, приняв сторону исключительно
Людовика.
Чем и нажил себе кучу врагов.
В сухом остатке получилось вот что.
Король и кардинал вместе правят страной (притом король по поводу
верности кардинала сильно сомневается, да и вообще, ну этого
Ришелье, что-то рожа у него хитрая). Происпанская партия при дворе
в гневе и в ужасе, потому что тот, кто недавно был вроде как за них
– теперь их щемит.
Мария Медичи (глава происпанской
партии) бегает и вопит: «И я ЭТО сама туда посадила!» И интригует
по-испански, чтобы посадить на трон любимого сынка Гастона, а не
этого Людовика, от него сплошь неприятности, фу-фу-фу, он же ещё
ЭТОГО слушает!
Гастон, он же Месье, он же Дитя
Франции наблюдает за гневом мамы уважительно, но из-за занавески.
Гастону пока что всего шестнадцать, и интриги он очень даже любит,
а заговоры уважает. И с юношеской охотой в них вляпывается, потому
что – а ему-то кто и что сделает, с его титулом Дитя Франции
(детей, как известно, бить ни-ни). Но по природной трусости Гастон
при этом постоянно идёт с королем на примирение и сдаёт всех,
решительно всех своих сторонников. Но потом опять вляпывается.
Очень хочется трон.