Два десятка знатных дам, взвод
конницы из хорутанской гвардии и толпа слуг толкались на лужке, где
уже накрывали столы, ставили серебряную посуду и закуски.
- Охти мне, Агриппина! - шептала
лучшей подруге и заодно ненавистной сопернице Эльфрида, Лотарова
жена. - Да за что нам муки эти! Того и гляди с коня упаду.
Непривычная я к такой езде.
- Да я и сама…, - сказала негромко,
сквозь зубы, худая, желчная римлянка, жена кузнеца Максима. - Не
женская это забава. А мой-то! Всю голову пробил, чтобы я поехала на
охоту эту проклятущую. Ему большого труда стоило договориться,
чтобы меня пустили сюда. Говорит, надо почаще около княгинь
тереться. А сегодня ярмарка. Я такой ковер присмотрела! Персидский!
Ну, хоть плачь!
- Да, душенька! - сочувственно
посмотрела на нее лучшая подруга, которая перехватила этот шедевр
ткацкого производства еще вчера вечером. - Так и упустить ковер
можно! Персидские ковры нынче просто с руками отрывают.
- Х-ха! - резко крикнула княжна
Юлдуз, которой никакие слуги не требовались. Она сняла колпачок с
головы своего кречета и подбросила его в воздух. Невдалеке
показалась стая гусей.
Птица взлетела куда-то в немыслимую
даль, превратившись в крошечную точку. Она заложила огромный круг,
словно привыкая заново к солнечному свету и отсутствию привычных
пут на ногах. Птица была рабом человека. Знаком рабства были
кожаные кольца на лапах и бубенцы на хвосте. И охотницы, и слуги
стояли, задрав головы вверх, и напряженно следили за полетом
небесного хищника. Из безумной дали привезли его сюда, откуда-то
из-за гигантского озера Нево(1), о котором здесь знали только по
карте в кабинете князя. Стоила такая птица больше, чем боевой конь,
а потому дамы попроще охотились с ястребами и беркутами, привычными
в этой земле. Знатно горячит кровь ястреб, бьющий зайца или лису,
не дающий спрятаться добыче даже в кустах. Да только никому не
сравниться с ловчим соколом, который берет птицу только на
просторе, по-княжески брезгуя зарослями. Только соколы летят из-за
тучи и разят ничего не подозревающую птицу сверху. Разят беспощадно
и метко, словно аварская стрела.
- А-ах! – выдохнула толпа, когда,
брызнув в стороны перьями, упал вниз дикий гусь, переворачиваясь в
воздухе, и бессильно ворочая крыльями. Он уже не мог лететь. Тяжким
камнем соколиной тушки выбита из него искра жизни.