—
Прости. Прости меня, — всхлипываю я, стирая влагу, а она все льется и льется. —
Я не…
Пытаюсь
сказать, что не собиралась пугать ее своими словами о желании умереть. Пытаюсь
сказать, что на самом деле это не так, однако боль такая зверская,
изнурительная, скрежещущая, сосущая жизненную энергию, что кажется, словно она
никогда себя не исчерпает и будет дышать мне в затылок до конца дней. А смогу
ли я столько страдать?
—
Ты имеешь полное право так себя чувствовать, дочка, — я слышу, с каким усердием
мама старается говорить спокойно. Должно быть, ей хочется прикрикнуть на меня,
встряхнуть хорошенько за плечи и вразумить, чтобы больше не смела такую чушь
произносить вслух, тем более в ее присутствии. — Я не представляю, как тебе
тяжело, и сопереживаю. У нас с папой душа за тебя болит. Но ты не можешь
позволить этому горю сломить тебя.
—
Я уже, мам.
—
Нет. Мы со Славой не позволим. Мы будем рядом, поможем тебе выбраться из этой
ямы. Все получится, милая моя, вот увидишь. Только без твоего участия нам не
справиться. Это командная работа. Больно одному — больно всем. Тонет один —
тонут все. Ты прости меня за эти жестокие слова, но я обязана их озвучить, —
мама выдерживает паузу, набираясь решительности, и, наконец, обрушивает на меня
истинный смысл происходящего. — Ты тонешь, а вместе с тобой — твои дети.
Стоит
ей закончить, как во мне просыпается необузданное рвение отбросить одеяло и
побежать к детям. Оно пробирает меня до мозга костей, сражает ударом молнии.
Последнюю
формулировку мама все же смягчила.
Дети
тонут не со мной, а из-за меня.
Да.
Марк вышвырнул нас за борт лодки под названием «крепкая и счастливая семья»,
только вот я вместо того, чтобы стать Яну и Ане спасательным кругом,
оборачиваюсь на их тоненьких щиколотках веревкой и большим грузом тащу вглубь
беспросветного мрака и холода.
—
Хочешь сгубить вас? Продолжай лежать тут, изнуряя себя обиженностью, злобой и
жалостью, — участливым тоном отрезвляет мама. — Это не изменит ситуацию в
лучшую сторону, не облегчит твои страдания.
—
Я этого не хочу, — с придыханием говорю я.
—
Тогда поднимайся, — она крепче сжимает мою руку под одеялом. — Я не прошу тебя
делать вид, что все хорошо. Призываю лишь не замыкаться в себе и не
отстраняться от Анюты с Яном. Сейчас они нуждаются в тебе, как никогда прежде.
Это ваша общая трагедия. Они тоже потеряли.